Пионер 1989-11, страница 29

Освенцима не вернулся ни один.

Жителей крохотных украинских местечек и красавицы Праги из богатых домов и ветхих лачуг пешком, под конвоем голенастых эсэсовцев в черных мундирах и эшелонами, набитыми так, что и вздохнуть невозможно, их гнали сюда чуть ли не со всей Европы. Они были разные — профессора с европейской известностью м рукастые ремесленники, с вьевшейся в ладони металлической пылью, крикливые располневшие торговки и изнеженные жены биржевых маклеров, музыканты знаменитых оркестров и полунищие синагогальные служки, воспитанные гимназисты и те, кто еще не успел пойти в школу и теперь уже не успеет никогда...

Они были разные... По у всех на одежде светились желтые звезды. И всех ждала дорога в НИКУДА.

И обратилось все

в огромное ничто, Все, что ты так любила. Было раннее утро, Взвалили свои котомки на спины.

Закрыты окна,

заперта дверь. Хрустнул ключ — Уходим прочь. Ничего-ничего-ничего Больше нет.

Вот какие стихи писали тогда ваши ровесники. И я даже не знаю, страшные они или прекрасные. А может, и то и другое вместе?

Но перед тем, как все они должны были уйти в НИКУДА

и обратиться в НИЧТО, им предоставляли последнюю передышку, последнюю остановку без надежды, последнюю землю обетованную — Терезин.

Здесь не было названий улиц— были номера. Здесь не было имен у людей — были номера. Да, цифры бывают страшными. Но еще страшней, когда цифрами становятся люди.

Дом мой, дом, Дорогой, единственный, Пела так Аничка, Умолкла навсегда. Дом мой, дом. Дорогой, единственный, Самый-самый дорогой, Самый-самый дорогой. Нет, это уже не Милепа из Граца,

Это три номера

да две буквы.

27