Пионер 1989-11, страница 5

И вот на рынке его прихватили отдельно от нас. Воткнули в живот ржавый гвоздь. Мы несем его, умирающего, через весь рынок на руках. Никто не отважился к нам подойти, помочь. Ведь за это надо отвечать! Хороним Швейка на пустыре, без могилы и холмика, чтобы никто не узнал. Он все равно никому не нужен! А воспитатели — не было среди них, к сожалению, тех «из коридора» — тут же пустили слух, что Швейка, видимо, забрали родители. Им выгодна благополучная история. И мы, понимая это, не говорим им правды, а клянемся (пусть по-детски, наивно!), что когда-нибудь отомстим и даже убьем виноватых за ложь. В лице Швейка в наших глазах погибло прекрасное. Погибло то, что могло стать потом нашей гордостью. Убивая в нас человечность своей жестокостью, люди в тот момент, не ведая того, делали убийцами нас,

Меня часто спрашивают, почему в своей поистине автобиографической повести я. не имеющий брата, сделал героями близнецов. Это умышленно — я как бы раздвоил душу. Деформированная обстоятельствами, войной, воспитанием без родителей, она была у нас двояка. Мы знали ругань. Но любили хорошие стихи. Бывало, воровали, чтобы выжить. И в то же время были романтиками. Славились цинизмом, но никогда не обижали в детдоме девочек. Поэтому мои Колька и Сашка совершенно разные и в то же время как бы единое целое. И когда варварски убили одного из Кузьменышей, другому маленький чеченец Алхузур заменяет брата. Взрослые навязывают детям свою мораль, свои представления о добре и зле. Детей пытались разъединить: солдаты, которым приказано изловить и отправить в ссылку поголовно всех чеченцев, пожилой чеченец, требующий, чтобы Алхузур не смел якшаться с «русским свином». Многие считают, что концовка повести должна быть другой. Более определенной, что ли. Вот и в фильме, снятом по повести (кстати. А ездил на съемки, видел и даже узнавал те места, где происходили события, где сам так много пережил), другой конец— пацанов разлучают. Я же заканчиваю на оптимистической ноте — Колька обнимает Алхузура, а поезд отстукивает колесами: да-да-да-да...

Этим я выражаю надежду, что, если мы в столь тяжелых условиях стали братьями, значит, когда-нибудь человечество наверняка найдет общий язык. У меня надежда на будушие поколения. Дети, внуки, правнуки— это к ним призыв!— неминуемо преодолеют суеверия и национальные предрассудки. Ведь все люди рождаются на свет, не зная ненависти к другим народам. Я повторяю это в тысячный раз! Жестокость взрослых (а не жестокость ли — насаждаемое многие годы «•сверху» негативное отношение к крымским татарам, поволжским немцам, чеченцам?..) порождает ответную жестокость детей.

В детском доме нам было безразлично, кто какой нации. Моими друзьями были и татарин Муса, и ногаец Балбек, который, кстати, работает в Академии наук Дагестана, и еврей Мотя. В соседней с нами комнате жили армяне, казахи, молдаване и два болгарина. Порой каждый говорил только на своем родном языке. Но ведь понимали друг друга!

Однако, к сожалению, даже в наши дни приходится слышать иное. Появились даже публикации, авторы которых убеждены, что если отдельные представители того или иного народа сотрудничали с немцами, этого достаточно, чтобы подвергнуть репрессии целый народ— выселять всех с исконных территорий, лишая крова. Дико такое читать. Наказывать нужно только конкретных виновных. При чем здесь нация! И разве можно молчать о жестоко-стях системы! Конечно, и сегодня есть люди, которые по тем или иным причинам предпочитают всеми силами сгладить историю. Одним и при «той правде» хорошо жилось, Другие «не хотят расстраиваться», вспоминая. Третьи просто живут в неведении. Но ведь только на правду, как бы горька и болезненна она ни была, вся надежда. Она долж

на питать нашу мораль и нравственность. Поколение, не знающее правды о своем прошлом, растет этакими одурманенными «болванчиками». У него нет будущего. Пример тому — сегодняшние казанские «конторы», события в Фергане,.. Кто дал право калечить души детей и подростков, зачастую ставя на карту их жизнь?

К сожалению, воспитывались эти «мотающиеся» ребята, да и родители большинства из них во времена, когда одна мораль была для дома, семьи, другая — для школы, комсомола, службы. Бездуховные отцы, соглашательство и подчинение любой власти породили также жестокость, жестокость бездуховности. Чем мы можем заменить таким ребятам выбранную ими «романтическую» жизнь?

Мне часто задают вопрос: борясь «за сытость», не придем ли мы к бездуховному обществу? И добавляют: «Как на Западе». Нельзя противопоставлять сытость и духовность. За последние два года я проехал почти всю Европу. Меня приглашали в самые разные аудитории и два-три часа внимательно слушали о нашей перестройке. И молодежь, что греха таить, задавала порой более глубокие вопросы, чем наша. И не потому, что наши дети глупее. Нет, это также отражение в их душах апатии, сухости, ожесточенности, с которыми приходится сталкиваться в повседневной жизни. В стране тысячи детдомовцев. Это при живых-то родителях! Мы еще мало беспокоимся о духовном, о физическом развитии подрастающего поколения: в детском саду, школе, вузе.

Пропасть, образовавшуюся в воспитании, никакими призывами не преодолеть. Пропаганда без реальных дел — ничто, более того: зло порождает ответное зло, которое и выливается в такие извращенные формы общения и развлечения молодежи, свидетелями которых мы уже стали в наши дни.

Но есть и другие примеры. Первый спектакль по моей повести «Ночевала тучка золотая» поставил не профессиональный театр, а школьный. Московская школа № 109. Режиссер — ее директор, Евгений Александрович Ямбург. Тут вообще-то состоялся не просто спектакль. Он стал поистине уроком нравственности, уроком правды, который, я уверен, оставил глубокий след в душах всех его участников.

Люди старшего и среднего возраста хорошо помнят (не могут просто не помнить!) растиражированный миллионами в книгах, журналах, газетах портрет Сталина с маленькой девочкой на руках — своего рода символ счастливого детства. Фотографиями этого символа и был украшен зал. А когда кончился спектакль о моем детстве, на сцену вышла женщина— та самая Геля Маркизова. счастливо улыбающаяся с портрета великого «Друга всех детей»,— и рассказала о своем «счастливом» детстве. Через год после этой парадной фотографии арестовали и уничтожили ее отца, и она полностью познала судьбу дочери врага народа.

История спектакля в 109-й школе — это и есть, на мой взгляд, настоящее воспитание!

Мне могут возразить: не всем повезло с таким директором, таким педагогом! Да, к сожалению, еще далеко не каждому посчастливилось встретить его на своем жизненном пути. Но ведь у нас в стране перестройка. В ней участвуют многие. Хотя «прорабами» назовешь далеко не всех. Мы не можем сказать, что все академики подобны Дмитрию Лихачеву, что все писатели подобны Даниилу Гранину, Алесю Адамовичу, Вячеславу Кондратьеву, что все директора школ похожи на Евгения Ямбурга. Это люди, которые идут впереди перестройки. Сколько пойдет за ними? Конечно, в идеале хотелось бы, чтобы все. Но так не бывает. Если реально, нужно, чтобы уже в вашем поколении (да, это вы, ребята) твердо проросли ростки нравственной чистоты и правды. И никому уже в этом не уступать! Злу и лжи среди нас не должно быть места.

Записала Наталия САВИНА.