Пионер 1990-12, страница 56

Теперь растрезвонит по всему цирку. Одни неприятности от этой Кати...

К счастью, историю про Катин глупый поцелуй затмил приезд знаменитых джигитов Кунанбаевых. С завистью разглядывал Васька продубленных среднеазиатским ветром и зноем джигитов, которые прогуливали по цирковому двору лошадей, лаково-бронзовых, тонконогих. Конечно, подумал Васька, тут волей-неволей джигитом станешь. Когда тебя сначала в седло сажают, а только потом ходить учат. Особо приглянулся ему пританцовывающий жеребец с черной отметиной на лбу.

— Нравится? Это Ветерок. А я — Улугбек.— Смуглый мальчик в джинсах и желтой майке протягивал руку.

— А меня Васькой зовут.

...Не мог он, что ли, посолидней представиться? Но такое уж это имя, что хочется к нему «ка» прищелкнуть. Несерьезное имя, подскакивающее. Что тут поделаешь, судьба такая у него Васькой быть. Может, если бы Альбертом назвали или Кириллом, например, и жизнь бы по-другому пошла. С уважением. Недодумали родители. А ему теперь отдуваться.

— Это, Васька, не Ветерок.— Улугбек взмахнул растопыренной пятерней и аппетитно прищелкнул языком.— Это Ветер! Это Ураган, Васька! Сам увидишь. I

И вечером Васька увидел. Ветерок,, разбрызгивая опилки, мягко мчался по кругу, словно плыл, А Улугбек в белом джигитском костюме, с кинжалом на поясе подбрасывал папаху. И, проскакав метров десять, ловил ее. И жонглировал саблями, стоя на седле. И срезал прутик на всем скаку. И откинувшись вниз, подхватывал с манежа платки. И пролезал под Ветерком. И на дыбы его поднимал они замирали на несколько секунд, словно сфотографированные.

Васька себе места не находил. Разве не ужасно, что он играет такую незначительную роль в номере родителей! Разносчик тумб и барьеров! Нрикаты-ватель мячей! Раздаватель сахара! Вот бы родители простудились немножко. И пришел бы Васька на выручку, показал бы высший класс дрессировки, и расхваливали бы его, и приписывал бы он весь успех собакам... Но каждое утро обливались родители ледяной водой и чихать не собирались. Хорошо еще, их номер нескоро. Недолюбливают лошади и собаки друг друга, поэтому выступают в разных отделениях. Да все равно же придется на манеж выйти. И Улугбек увидит, с кем связался... А между прочим, Жучка только Ваську слушается. Жучка-то— звезда! Если она в настроении, и сальто с пируэтом сделает, и стойку на одной ноге. Не подкачай, Жучка...

Подкачала. В самый ответственный момент. Терьеры прыгали через скакалку, пинчеры сквозь обручи, а пудели, маша ушами,— друг через дружку. И тут Жучка засуетилась. Никогда с ней такого не случалось. Одно, если ты в одиночку суетишься. Это твое личное дело. А когда ты суетишься в компании, это на других отражается. Собаки стали на Жучку отвлекаться, нервничать — и как с цепи сорвались. Носились ошалело по манежу, облаивая друг друга и зрителей. Тут уж не до стойки на одн£>й ноге. Васька храбро кинулся разнимать четвероногих друзей — и споткнулся о тумбу, растянулся у всех на виду. Выступил, называется. Показал высший класс...

Хотел проскользнуть незаметно мимо Улугбе-ка — не тут-то было. У джигитов острое зрение.

— Ты чего, Васька? Да собаки, они и есть соба

порхает себе из ящика в ящик, исчезает, появляется, превращается. Да еще и зазнается. Подумаешь, всего-то на полтора года старше Васьки. А строит из себя принцессу цирка. Видели бы вы, с каким наслаждением она гримируется перед выходом, ресницы подкрашивает, брови подводит, веснушки замазывает. И с какой печалью всю эту ерунду смывает потом. Ну объясните, зачем человеку разрисовывать себя, как матрешку? И Ваську заставляют щеки подрумянивать. Чтобы он своим бледным водом зрителей не огорчал. Только не на такого напали...

— Надул, Васенька! Молодец ты у нас.

Препротивная у нее привычка — обращаться

с ним, как с маленьким. А все потому, что он терпеливый и безропотный. Поставить бы ее разок на место. Пока Васька придумывал, как это сделать, она чмокнула его в щеку и помчалась на манеж, раздавать надутые Васькой шарики. Васька от неожиданности на стул сел. Тот самый, клоунский, с подгибающимися ножками.

— Блистательно! — воскликнул клоун-эксцентрик.— Василий, не мог бы ты повторить этот феерический каскад на манеже?

— В другой раз,— проворчал Васька, вылезая из-под гримерного столика, куда он закатился после падения.

— О, что я вижу! — обрадовался клоун.— Василий! На твоем лице написаны твои сердечные тайны! Это нескромно.

— Да ладно вам,— смутился Васька и. вытирая помаду с щеки, пошел готовить собак к выходу.

I

0 m

1

2

ш «=[

S3