Техника - молодёжи 1959-05, страница 32

гом крышу наискось п танная дорожка.

— Сюда, — Джунковская тянула гу-санова за руку. — Теперь у зГ$го дома большое достоинство — центральное отопление. Раньше над каждой трубой поднимался поток теплого воздуха. Осенью и зимой ничего нельзя было наблюдать. А сейчас одна труба, да to та на другом конце двора...

Они поднялись на крышу пристройки. Здесь и находилась «обсерватория» Джунковской — маленькая площадка, с трех сторон огражденная фанерой. В центре ее стоял телескоп — нацеленная в небо двухметровая труба на массивном ште . ее. Мерно отщелкивал секунды часовой механизм.

— Когда-то зто был самый большой в Союзе любительский телескоп, — сказала Джунковская. — Зеркало диамет-ром в двадцать восемь сантиметров. Полгода шлифовала...

Постепенно глаза Русанова привыкли к полумраку. Он увидел столик с ка-кими-то приборами, простую скамейку, прикрытую куском брезента. Джунковская быстро сняла с телескопа кассету.

— Вы подождете минут десять, Константин Алексеевич? — спросила она.— Я только проявлю... Тут на чердаке у меня и фотолаборатория.

— Действуйте, — согласился^' Русанов.

Джунковская сейчас же исчезла. Русанов откинул брезент, присел на ска-. У ног щелкал часовой механизм, дваэкды приходилось бывать обсерваториях. Но оба ра

за это было днем, когда астрономы си/ дели за пультами счетных машин. Обсерватория тогда немногим отличалась от любого другого научного учреждения. И только сейчас, вглядываясь в усыпанное звездами небо, Русанов впервые и еще очень смутно почувствовал, романтику самой древней науки. Он думал о странной силе, уже тысячелетия» назад заставлявшей людей изучать движение небесных тел, искать законы Ми-' роздания. Он думал о жрецах Вавилона, наблюдавших звезды с башен своих храмов, о знаменитой обсерватории Улугбека, о печальной судьб* Иоганна Кеплера, первого законодателя неба...

Все впечатления этого вечера — новогодняя суета на улицах, снежная крепость, случайная встреча, рассказ Джунковской, «обсерватория» — причудливо переплелись в сознании Русанова, приобрели гибкость и податливость^ всегда предшествующие возникновению новых стихов. Он уже чувствовал эти ^лцхи.

— Константин Алексеевич!

Русанов обернулся.

Джунковская держала в руках пластинку. В стеклах ее очков плясали красные огоньки — отблеск неоновых букв на крыше соседнего дома.

— Есть, Константин Алексеевич, — шепотом сказала она. — Это барий, понимаете, барий!

Взволнованный голос девушки вернул Русанова к действительности. Он вдруг почувствовал, что на крыше холодно, что ему чертовски хочется курить. Словно угадав его мысли, Джунковская сказала:

— Давайте спустимся к нам, Кон-стантин Алексеевич. Я вам покажу спектрограммы. У нас нико^б^нет.м

Через минуту они спускались вниз.

Маленькая комната Джунковской почти наполовину была занята пианино и

старым книжным шкафом. На сте^е висела карта звездного неба. От зеленой настольной лампы на вышитую скатерть падал ровный круг света.

Джунковская усадила Русанова, принесла альбом. Это был самый обыкновенный альбом — в таких хранят семейные фотографии. Русанов впервые в жизни видел спектрограммы, и они ему ровным счетом ничего не говорили. Светло-серые полосы, прорезанные темными линиями, казались неотличимыми друг от друга. В них не было ничего нес^ычного, и все-таки они волновали. Теперь Русанов верил в открытие. Это получилось как-то незаметно. Еще несколько минут назад он снисходительно посмеивался над рассказом Джунковской. Сейчас он чувствовал — именно чувствовал, а не понимал, — что она действительно сделала открытие. Какой-то внутренний голос подсказывал Русанову: «Это так». И он поверил — сразу, полностью, безоговорочно.

— Скажите, Алла Владимировна, — спросил он, — здесь, только эти элементы или еще что-нибудь?

На секунду Джунковская смутилась.

— Вы... поверите? •<— тихо спросила она.

Это было сказано совсем по-детски. Но Русанов ответил без тени усмешки:

— Поверю.

— Понимаете, это так невероятно... Я еще сама себе не верю. Иногда мне кажется, что я сплю. Проснусь — и все исчезнет...

Она замолчала. Было слышно, как где-то рядом играет музыка.

— Я отобрала еще двадцать две спектрограммы. Все они отличались от обычного спектра Проциона. Вы, понимаете, Процион — звезда, похомдо на Haiile Солнце. Спектральный' iftfacc — пять. Ярко выражёйэгые Линии нейтральных металлов — кальция, железа... А в тех спектрограммах на обычном

фоне оказались совсем необычные ли

?