Техника - молодёжи 1962-08, страница 27

ракета летит все быстрее и быстрее, заметно уменьшаясь в размере- Какое это было красивое и захватывающее зрелище!

Неописуемый восторг охватил присутствующих. Все, не разбирая пути, устремились в лес, где должна была приземлиться ракета.

Вот выдержка из протокола, составленного 17 августа 1933 года в 20 часов 10 минут:

«...Постепенно увеличивая скорость, ракета достигла высоты 400 метров и неожиданно, дав два качания, завалилась, пошла по отлогой траектории в соседний лес и врезалась в землю. Парашют не раскрылся».

Когда запыхавшиеся люди остановились возле упавшей ракеты, из двигателя еще шел дымок и догорал бензин. На месте было установлено, что перемена вертикального полета на горизонтальный произошла из-за прогара одной стороны фланца двигателя. Появилось боковое усилие, которое и изменило направление полета.

Но так или иначе ракета взлетела. Она летала — значит, первый рубеж взят!

У КОНСТАНТИНА ЭДУАРДОВИЧА ЦИОЛКОВСКОГО

Решено было поехать к К. Э. Циолковскому и рассказать ему о полете первой советской ракеты. Поехали я и еще двое товарищей.

Константину Эдуардовичу было тогда уже 76 лет, но нужно было видеть, как молодо заблестели его глаза, как легко, по-юношески вскочил он со своего кресла и быстро зашагал по комнате. Циолковский знал, что YV\PJ\ работает над освоением ракетной техники, но, видимо, не надеялся на быстрый успех.

Мы понимали его волнение и молчали, затаив дыхание. Ведь впервые в СССР была осуществлена мечта ученого, которой он посвятил всю свою жизнь! Наконец Циолковский прервал молчание, взял свою трубу, подставил к уху и попросил рассказать ему все подробности.

Константин Эдуардович интересовался буквально всем: из какого металла была сделана ракета, как ее собирали и перевозили, не повредили ли во время перевозки, какие люди работали над ракетой... В течение трех часов продолжалась наша беседа, а вопросы не прекращались.

Помнится, кто-то из нас сказал: «Константин Эдуардович, но ведь ракета поднялась на незначительную высоту, всего четыреста метроЫ Это далеко не та ракета, о которой еы мечтаете!»

Циолковский долго и внимательно всматривался в наши лица, улыбнулся и ответил: «Дорогие вы мои друзья, всломните, каким был первый самолет. Лишь немногие понимали тогда, что наступает новая эра человечества. А посмотрите, как сейчас развивается авиация. Из искры возгорелось пламя! То же самое и с первым пуском ракеты. Полет этот открыл новую страницу в завоевании человеком бескрайных пространств с помощью ракет на жидком топливе. И опять многие не понимают этого. Я чувствую, что недалек тот час, когда советские межпланетные корабли понесутся в необъятные безвоздушные пространства! Как хотелось бы мне дожить до этого часа!»

Уже начало вечереть. Мы поднялись, чтобы уйти, но Циолковский не отпускал нас, велел приготовить чай и все спрашивал и спрашивал о ракете, как-то по-отечески тепло посматривал на нас.

А потом кто-то из нас попросил ученого рассказать о своей жизни и о работе. С присущей ему скромностью Константин Эдуардович отвечал:

— Не люблю я рассказывать о себе. Но ради такого счастливого для меня дня кое-что вам поведаю. Только не обижайтесь, если рассказ будет кратким. Садитесь поближе.

Перед тем как, хотя бы в общих чертах, пересказать все, что мы услышали в тот вечер из уст Константина Эдуардовича, замечу, что в таком настроении я увидел его впервые.

Дело в том, что мне выпало счастье несколько раз встречаться с Константином Эдуардовичем в последние годы его жизни.

Первый раз я приезжал к нему в 1931 году. Будучи студентом, я как-то случайно прочитал брошюру Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Увлекся этим новым, открывшимся для меня миром и послал Константину Эдуардовичу письмо с просьбой выслать мне наложенным платежом его книги. Как же я был удивлен, когда через несколько дней получил целую посылку и... без всякого «наложенного платежа». В посылке было очень теплое письмо. Так завязалась наша переписка. И вскоре я приехал в Калугу, чтобы повидать Циолковского и выяснить целый ряд вопросов.

Второй раз я был в Калуге в 1932 году, когда праздновалось 75-летие Константина Эдуардовича. Оба раза он встречал меня очень приветливо, но запомнился мне как малоподвижный, медлительный человек с ярким и ясным умом.

А в этот, третий раз Циолковского как будто подменили. Куда только девалась его медлительность! Вот что рассказал нам Циолковский:

— Вы, наверное, знаете, что еще в детском возрасте я потерял слух — последствие скарлатины, и это несчастье повлияло на всю мою жизнь. Из-за него я не мог учиться в школе, не играл вместе с моими братьями и сестрами, Вначале меня учила мать, а после ее смерти я много занимался самообразованием. Должен, кстати, сказать, что я чистой воды самоучка. Я очень любил делать все своими руками. Помню, как в детстве я мастерил с помощью сургуча, клея и бумаги игрушки. В пятнадцать лет их сменили локомотивы и самодвижущиеся коляски, приводившиеся в движение пружинами. Увидел однажды токарный станок — и сделал такой же, вытачивал на нем деревянные детали.

— В это же время, — продолжал Константин Эдуардович, — я пристрастился к книгам. Однажды по учебнику, с помощью астролябии, я определил расстояние от нашего дома до пожарной каланчи. Пошел проверить — правильно! Тут-то я и понял, какое значение имеют теоретические знания.

Затем, улыбаясь и как бы вспомнив что-то, Константин Эдуардович сказал:

— Отец вообразил, что я гений, и послал меня учиться в Москву, высылая каждый месяц по десять-пятна-

дцать рублей. Питался я одним черным хлебом, но зато покупал различные химикаты и ставил опыты. Целые дни пропадал в публичной библиотеке, где изучал математику и физику.

Через два года вернулся домой к отцу и до восемнадцати лет зарабатывал на жизнь уроками. Затем решил стать учителем. Как самоучке, мне пришлось экстерном сдавать полный экзамен, в который входили даже такие предметы, как богослужение и катехизис. Около сорока лет я учительствовал. Преподавал физику и математику, и, знаете, обучил две с половиной тысячи ребят...

Видимо устав или вспоминая что-то, Константин Эдуардович умолк и спустя несколько секунд продолжал:

— Вот и вся моя жизнь. Она состояла из размышлений, вычислений и кустарных опытов. Моя домашняя мастерская дважды подверглась разрушению: один раз во время пожара, второй — при наводнении. Но я терпеливо ее восстанавливал.

Всю жизнь меня не оставляла мысль О межпланетных полетах, и еще в 1895 году я высказал свое соображение по этому вопросу в работе «Грезы о земле и небе»...

Мне сейчас семьдесят шесть лет, и до сих пор я занят конструированием новых моторов, которые помогут нашим летчикам полететь в заатмосфер-кое пространство.

Константин Эдуардович закончил свой рассказ, начал что-то -искать в ящике своего письменного стола, а мы, как завороженные, продолжали сидеть, не шевелясь, готовые слушать его хоть целую вечность»

Уже стояла глубокая ночь, когда мы вышли от Циолковского. Шли молча, лишь изредка перекидываясь словами. Встреча с Циолковским навеяла образ другого советского патриота, тоже энтузиаста межпланетных полетов, — Фридриха Артуровича Цандера.

23