Техника - молодёжи 1964-05, страница 10

в ядра искусственного элемента — плутония-239. А ведь это тоже отличное ядерное горючее, способное к цепной реакции! Правда, его надо сначала извлечь из ядерной топки.

К этой проблеме прибавляется другая: на каждые 100 «расколовшихся» ядер урана-235 образуется 200 ядер осколочных элементов с гигантской радиоактивностью. Эти осколки-то и есть ценнейшие изотопы. Как их вытащить из котла, «не обжегшись»? А .вытащить надо. Надо и потому, что многие из них являются нейтронными «ядами». Они слишком жадно поглощают нейтроны. Нейтронов начинает не хватать для поддержания цепной реакции. Вот почему урану-235, заложенному в тепловыделяющие элементы, не дают «выгорать» до конца. Их заменяют новыми.

С ели бы вынутые из реактора тепловыделяющие элемен-■■ ты сразу пустить на переработку, из этого ничего бы не получилось. Да, современный радиохимический завод —-предприятие с полностью централизованным управлением: и дистанционным и автоматизированным. Люди были бы защищены от излучений. А оборудование? Оно быстро подверглось бы коррозии. Но, допустим, удалось спастись и от коррозии. Как сделать, чтобы могучие излучения не разлагали воду, кислоты, щелочи?

Приходится долго «студить» так называемые «горячие» стержни из реакторов, держать их в особых хранилищах. Только после этого «выдержанные» стержни поступают на завод. Их растворяют в концентрированной азотной кислоте. И опять начинается работа с растворами. Экстракция, осаждение, сорбция... Из уранил-нитрата в конце концов опять выделяют уран, выделяют из раствора плутоний, из долгоживущих продуктов деления получают радиоактивные изотопы.

Атомная промышленность не могла бы жить, если бы не было завода разделения изотопов. Его важнейшая задача — обогащать природный уран, повышать в нем содержание урана-235. Есть несколько методов разделения изотопов. На чем они основаны? На том, что уран-235 и уран-238 «чуть-чуть» отличаются, ведут себя по-разному во время таких процессов, как диффузия, термодиффузия, сепарация электромагнитными полями. Выделив уран-235, его в нужной пропорции добавляют в тепловыделяющие элементы.

Д теперь подведем итоги. Рост атомной промышленности ** оказал мощнейшее влияние на химию. Потребности в уране, тории, бериллии, цирконии, графите, тяжелой воде, ■ разделении изотопов урана вызвали к жизни новые направления в химии. Развилась химия фтора. Были получены и стали использоваться в технике многочисленные фтор-органические соединения. Вслед за этим развилась новая отрасль — химия элементоорганических соединений.

Новую, совсем иную жизнь начала радиохимия. Были найдены промышленные методы приготовления новых химических элементов и их новых изотопов, заполнены многие «белые пятна» в периодической системе Менделеева. Химики теперь умеют разделять сходные по свойствам элементы (например, цирконий и гафний), пользуются экстракцией и сорбцией, применяют хроматографию: на колонне, заполненной ионообменными смолами, можно разделять близкие по свойствам элементы. Расцвела и микрохимия.

Эти достижения атомной промышленности подхвачены большой химией, промышленностью. Не обижены и исследователи. На помощь им пришла новая отрасль — радиационная химия. Она исследует, как действуют излучения на химические связи, на органические соединения, изучает ра-диолиз органических соединений в присутствии кислорода, радиолиз воды и ее растворов, «сшивание» и разукрупнение молекул полимеров.

А радиоактивационный анализ? Вы помните, конечно, о сенсационном случае, обошедшем все газеты мира: химики взяли прядь волос Наполеона I, облучили их в реакторе, а затем по спектру излучения определили, что в теле умершего было очень большое количество мышьяка. Так химики через полтора века после смерти человека сумели подтвердить предположения историков, что Наполеон был отравлен. Вот какие тонкие методы дает химия исследователям, историкам, криминалистам? Даже если бы в волосах находилось бы всего 5 •10—" грамма мышьяка, то и тогда чуткие приборы уловили бы «голос» активированных атомов. Этот «голос» в тысячи раз труднее поймать, чем те излучения, что до сих пор исходят от перчаток Марии Кюри.

Атомная промышленность только начинает возвращать свой долг химии, и та у нас на глазах обогащается и молодеет.

Редакцию нашего журнала посетил гостивший в Советском Союзе известный журналист РОБЕРТ ЮНГ, автор книг «Ярче тысячи солнц» и «Лучи из пепла», переведенных на многие языки, в том числе и на русский.

Эти книги принесли автору широкую известность. Они посвящены драматической истории создания атомной бомбы в США и ее «праитичесному использованию» американской военщиной в Хиросиме.

Прогрессивный писатель, активный борец за мир, Роберт Юнг выступает в своих книгах и статьях как ярый антифашист и гуманист, клеймящий милитаристов и призывающий ученых к чувству ответственности за последствия их открытий.

Роберт Юнг любезно согласился ответить на несколько вопросов редакции.

АТОМ-УЧЕН

ИНТЕРВЬЮ

— КАК ВЫ ПРИШЛИ В АТОМНУЮ НАУКУ И КАКОВА, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ВЗАИМОСВЯЗЬ МЕЖДУ ПИСАТЕЛЕМ И УЧЕНЫМ?

— Я пришел в науку, как мальчишка, случайно открывший не ту дверь и неожиданно вбежавший в незнакомую комнату.

Дело в том, что я по профессии и по образованию историк, даже защитил докторскую диссертацию по истории. Но, подхваченный силой жизни, вскоре понял: я не создан для тихой академической работы. Посудите сами: в годы фашизма я был вынужден покинуть оккупированную Австрию, а в 1946 году в качестве корреспондента швейцарской газеты уехал в Вашингтон.

В эти дни в Америке было своеобразное восстание ученых против военных, пытавшихся захватить власть над всей атомной наукой. Ученые старались разъяснить военным и политикам, что такое атомная бомба, — ведь этого те совершенно не представляли себе. Тогда-то я и понял, как близко связана наука с политикой. И я начал внимательно изучать социальные и научные аспекты. Так появилась книга «Ярче тысячи солнц». Но это лишь часть моей деятельности: я написал сотни статей об ответственности ученых перед миром.

Люди, пишущие о науке, и ученые взаимосвязаны своей ответственностью перед миром. Однако писатель, журналист иногда лучше связан с жизнью, с обществом и его задачами. Потому-то писатель может и обязан говорить больше не столько о самой жизни ученого, сколько о ее влиянии на общество людей.

— НО РАЗВЕ УЧЕНЫЕ НА ЗАПАДЕ НЕ ОБЯЗАНЫ ДУМАТЬ О ПОСЛЕДСТВИЯХ СВОИХ ОТКРЫТИИ?

— На этот вопрос я лучше отвечу несколькими примерами.

В мае 1956 года я был в Лос-Аламосе, где американские ученые-атомники работали над усовершенствованием оружия. Меня пригласил к себе Джеймс Энью — единственный ученый, который в самолете был над Хиросимой, когда на нее сбрасывали атомную бомбу. Кстати, именно он отснял тогда взрыв на кинопленку.

Я спросил Энью: «Были ли вы в самой Хиросиме?»

Он побледнел. Пот выступил у него на лбу и над верхней губой. «У меня не хватает мужества, чтобы поехать туда, — ответил ученый. — Я не имею смелости, чтобы посмотреть в глаза этим людям».

Ученый подготовил атомную бомбу. Сбросил ее. Но у него не хватило мужества посмотреть на результаты своей «работы»! Тоцца я сам решил ехать в Хиросиму. Так появилась книга «Лучи из пепла».

Приведу еще один пример. На улицах атомного научного городка Америки я видел человека с голубыми глазами, очень похожего на мечтательного музыканта. «Кто это?» — спросил я.

«Это Стем Улан — ученый, который нашел математическое выражение реакций в водородной бомбе».

Я решил узнать поближе человека с неземным выражением лица и мечтательным взором музыканта.

6