Техника - молодёжи 1969-10, страница 38

плывут, как на «гигантских шагах». Травы тянутся к небу, рожь как осока, деревья как башни. Горы стали выше, их выпирает из-под эамли. И набо синее-синее, как на юга под вачар. Видимо, атмосфера прозрачнее. Воздух стакаат а космос, смерчи обдирают листья, птиц заносят в стратосферу. Атмосфера прозрачнее и суша — желтеют лиственные ласа, выгорают в степи травы, пустыня ползат с юга, по берегам отступающих морей полосы соли.

— Маловата ваша планета, — говорит мой наставник. — Воздух на может удержать. Вот поглядите на крупную, там благополучнее.

Гляжу на Юпитер. За ним тоже шлейф утерянных газов. Нет полос, нет красного пятна, нет непроглядных туч. Зато скаозь сероватую дымку просвечивает суша — материки. И моря их омывают.

— Вот видите: здесь потеряешь, там выиграешь. Вместо малой планеты получаете большую. И тяготение там будет привычное. Переселяйтесь.

— Как-то на хочется, — возражаю я робко.

— Давайте тогда попробуем другой вариант. Закажите линейный принцип тяготения.

Сгорбившись, согнутые тяжестью, бредут по экрану мои земляки. Вокруг груды кирпича — рухнули от тяжести здания. За городом завалы бурелома — деревья сломала тяжесть; в предгорьях — озера лавы: отяжелевшие горы проломили кору, выдавили магму на поверхность. Море голов на космодроме — толпы жаждущих эвакуироваться на Луну. А что на Луне? Там теперь тяжесть земная, голубое небо, ручьи, травка на лугах. Луна научилась удерживать и воздух и воду.

Ну, а Солнце? Могучее светило съеживается. Разлапистые протуберанцы, словно щупальца, втягиваются в его тело. Сникает розовая трава хромосферы, заплывают пятна. Солнце меньше, но блеск его нестерпим. Оно все ярче, все жарче... И вдруг оно вспухает, бежит через край, как опара. Пухнет-пухнет минуту-другую... и опадает. Разгорается, пухнет опять. В цефеиду — пульсирующую звезду — превратилось наше Солнце при новом закона тяготения.

— Вы не огорчайтесь, — говорит Физик. — Цефеиды очень надежные светила. Ваша звезда так и будет мигать миллионы лет. Даже удобно, часы проверять можно. А кроме того, вы обратили внимание на небо?

Небо в самом деле великолепное. Звезд больше, узор созвездий богаче... А прежние знакомые звезды стали ярче, некоторые даже вспыхнули.

Для вас прямая выгода, — уговаривает Физик. — Все луны пригодны для жизни, все мелкие звезды стали солнцами. Куда больше выбор для расселения. Я бы рекомендовал вам это линейное тяготение. Хотите, мы разработаем проект?

— Спасибо, — я встаю из кресла, — очень благодарен вам за это зрелища, но мы на Земле как-то привыкли

к прежнему закону тяготения.

♦ ♦ *

— По ска-фан-драмI

В шлюзе мы все связались цепоч

кой: Граве — я — Физик — шеф — прочая молодежь. И вот мы переступаем порог и шагаем в пустоту...

Тут полагалось бы вывалиться, как парашютист вываливается из люка самолета, а космонавт из люка ракеты.

Но мы не падаем. Мы стоим иа чем-то невидимом. Мы шагаем по вакууму как посуху, шагаем по прозрачному нечто. Оно прозрачнее стекла и даже воздуха. Холодные немигающие звезды горят у нас над головой, холодные немигающие звезды под ногами, отчетливые, словно камушки на дне горного озера. Ноги стоят твердо, а глазам кажется — нет ничего. И на этом ничего — гора Полигона. Тоже лежит — не проваливается, не тонет. — ???

— Вот такие вещи мы делаем — проводим границу фаз в вакууме. Под ногами жесткая фаза, наверху обычный вакуум — проницаемый. Вот смотрите, как это получается. — Физик присел на корточки и начал быстро выписывать формулы на небесной тверди. Карандаш его оставлял светящиеся следы. Алые узоры повисли над черно-звездным стеклом. И тут...

— Пустите, кто меня держит? — голос Граве.

И меня кто-то схватил под мышки, за ноги, за голову. Как я стоял нагнувшись, так я и остался с руками на коленях.

Кто-то застыл на цыпочках, а кто-то в самой странной позе: на корточках, одна рука протянута, корпус вывернут вполоборота — на кого-то он оглянулся.

— ???

— Видимо, граница фаз сместилась.

— Ну и что?

— Мы вкраплены в твердую фазу. Мы — вкрапления. Мы — изюминки

а тесте, мы — камешки, вмерзшие в лед, мы — гравий в цементе, мухи в янтаре.

— Так придумайте что-нибудь.

— Ничего не придумаешь. Дежурные догадаются отключить, тогда нас отпустит.

— А когда они догадаются?..

И тут разом проваливаемся. Летим всей связкой, дергая и толкая друг друга.

* # *

— Ну и как, оценили наш Полигон? — спросил меня Физик, прощаясь на следующий день. — Нам говорили, что вы потеряли способность удивляться. Мы очень старались вас излечить.

— Я оценил ваши старания, — ответил я в тон. — Безусловно, я удивился, когда вы впаяли меня в пустоту. И даже накануне, когда висел на макушке дерева, растущего корнями вверх. Старания оценил... но еще не очень оценил Полигон... с точки зрения житейской. Будет ли правильно, если я запишу в отчет: «Величайшим достижением передовых звездных физиков является уменье вклеивать живых людей в вакуум, как мошку в янтарь?»

Физик улыбнулся.

— Мы в Звездном Шаре тоже ценим иронию. Но когда вам захочется построить мост с вашей Земли на вашу Луну, мы вам пошлем консультанта.

СТИХОТВОРЕНИЯ НОМЕРА

Вадим КОВДА. кинооператор

ЗЕМЛЯНИН

В мир вслушиваюсь. Мир ловлю.

И, слух оттачивая тонко, весь напряжен,

я становлюсь как бы тончайшей перепонкой. И зрение мое как дрель рассверливает

дали дальние. Все глубже вижу. Все острей. И становлюсь как бы хрусталиком. И, все услышав, и узрев, и мыслью охватив бездонной, я разминаю на заре огромные свои ладони. И начинаю тяжкий труд в суглинках голых и песчаниках. За кругом круг, за кругом круг... Немилосердный. Нескончаемый. Из века в век. Из мига в миг. Из поколенья в поколенье я принимаю этот мир к себе

на пересотворенье.

Борис ПУЦЫЛО, геолог

СВЕЧЕНИЕ

Мила мне полуночная пора, Пора дневного гаснущего жара, Черненого речного серебра, Белесых туч над черным верхом яра. Уже давно последний луч погас, А мы невозмутимы, беспристрастны. Но даже в беспристрастности

причастны Ко всей земле, что породила нас. Вдруг ощутишь, как, слабый свет

струя,

Она встает над чуждою планетой, И там вдали не гаснет до рассвета Свечение земного бытия. И этот лес, в нем пусто и темно, И этот дол, озвученный ключами, Озарены незримыми лучами, Которые мне видеть не дано. Но я-то сам в себе лучи таю, Я сам свечусь то яростно, то тихо! И жарко веет пыльною гречихой С полей

У самой бездны на краю

84