Техника - молодёжи 1972-08, страница 59

УВИДЕТЬ ДУШУ, СКОВАННУЮ В КАМНЕ

В чем же разница между камнем и растением? Ведь и живые, и неодушевленные тела природы построены из одних и тех же элементарных частиц. Вот вопрос, на который до сих пор наука не может дать бесспорного ответа.

Уже работают микроскопы, в которые видны отдельные шевелящиеся атомы. Уже сконструирован искусственный ген. А граница между живым и неживым остается пока неуловимой. Непонятно, почему одна комбинация молекул начинает самовоспроизводиться и жить, а другая, почти такая же по строению, мертва от рождения.

Тем интереснее найти какие-то вполне измеримые отличия существа от вещества. Вот, к примеру, кристаллы. Они даже растут. Есть и живые кристаллы — хотя бы молекулы ДНК в клетке. Молекула ДНК мало чем отличается от других сложных органических молекул. Ее можно синтезировать в лаборатории из обычных неорганических компонентов. Правда, никто еще не смог сотворить в пробирке искусственную жизнь. Организм — не только ДНК, но кое-что и сверх того. Вот это «кое-что» и не дается в руки ученых.

А природа между тем едина. Правильно указывают вдумчивые исследователи, что границы между науками провел скорее человек, а не природа. В разделенной науке идет давний спор между биологами и

физиками: как изучать живое. В замечательной книге «Что такое жизнь с точки зрения физика», написанной одним из творцов квантовой механики, лауреатом Нобелевской премии Эрвином Шредингером, протянута рука естествоиспытателям — мол, сущность жизни действительно невозможно познать, пользуясь лишь классической физикой, но нельзя ли приблизиться к ее пониманию, если взять на вооружение законы микромира? Исходный признак живого — например, способность к самораздвоению и чрезвычайно устойчивому самовоспроизведению — скорее свойствен жестко связанной квантовой системе, чем ненадежным механическим сцеплениям классических атомов.

Выдающийся биолог современности, тоже лауреат Нобелевской премии Альберт Сент-Дьердь откликнулся на этот призыв в небезызвестной книге «Введение в субмолекулярную биологию». Да, новые открытия в физике могут приоткрыть завесу над глубинными механизмами одушевленной материи. И сейчас среди генетиков квантовомеханиче-ские идеи не менее популярны, чем кибернетические.

А извне при наблюдении в микроскоп оба мира — неорганический и органический — весьма схожи. Те же упорядоченные, хотя часто и довольно прихотливые структуры, то же богатство красок и форм. Особенно поучительно и любопытно наблюдать тела природы в поляризованном свете (см. ТМ № 2 за 1971 г.) при лазерном освещении. Обычный свет — это хаотичное нагромождение электромагнитных волн различных длин, фаз и ориентаций. В этом хаосе предмет выглядит очень грубо, тонкие детали смазываются. Представьте, как трудно рассмотреть отдельное дерево в беспорядочных зарослях джунглей. Другое дело — свет облагороженный, «причесанный», поляризованный, с одинаковыми длиной, фазой и ориентацией волн. Он освещает предмет в одном «ракурсе», но зато высвечивает самые интимные линии. Не правда ли, дерево предстанет во всей своей красе, если его поместить среди бескрайней степи?

Вот перед нами четыре микрофотографии, сделанные в поляризованном свете: 1) рыбья чешуйка, увеличение Х715; 2) крупинка креатина, увеличение Х700; 3) крупинка грибок фораминофора, увеличение X 1100; 4) кусочек птичьего пера, X 410. Снимки красивы и сами по себе. Однако, думается, их смысл и предназначение — еще одна демонстрация единства природы и возможностей науки, которая во всеоружии экспериментальной техники продолжает штурм волнующих тайн живого.

Быстрее всех сухопутных

(Окончание. Начало на стр. 55]

сечение кузова, обтекаемая форма, высокопрочные шины. На некоторых рекордных машинах не было дифференциала, поскольку движутся они по идеальной прямой. Тем не менее предъявляются исключительно высокие требования к материалам, из которых изготовлены механизмы, к тормозам — ведь длина рекордного участка ограничена. Не меньше заботы и о форме кузова. Важно предотвратить возникновение подъемной силы, обеспечить сцепление колес с дорогой, аэродинамическую устойчивость.

Эти противоречия разрешаются разными способами. Сигрейв еще в 1927 году не удовлетворился специальной формой кузова, прижимающей автомобиль к земле за счет аэродинамических сил, а загрузил заднюю часть машины балластом. Кемпбелл и Айстон, а вслед за ними и американцы установили над кузовом огромные кили-стабилизаторы. Впрочем, автомобиль «рейльтон» без стабилизатора благополучно и надолго побил рекорды Кемпбелла и Айстона, а отличная форма этой машины дала возможность обойтись двигателем вдвое меньшей мощности, чем у ее предшественников. Вся масса «рейльтона» «работала» на сцепление покрышек с дорогой благодаря приводу на все колеса. Наступил, однако, момент, когда любой механический привод уже не мог разрешить противоречия между крутящим моментом двигателя и сцеплением колес с дорогой. Вот почему рекордные автомобили стали реактивными. Теперь они почти самолеты, лишенные крыльев.

Любопытно, что действовавшие правила, не всегда отражавшие прогресс машин-рекордсменов, приводили к курьезам. Установленный в 1963 году Бредловом рекорд в 657 км/ч не утвердила федерация, так как по уставу автомобиль должен иметь не менее четырех колес, из них не менее двух приводных. Реактивная, да еще и трехколесная, первая модель «Духа Америки» Бредлова как бы выпала из правил. Позднее «легализовали» и реактивные автомобили, а Бредлов перешел на машину с четырьмя колесами.

Некоторые, в общем удачные, попытки штурма рекордов не утвердили из-за того, что устав предусматривает превышение предыдущего рекорда не менее чем на один процент. Например, в 1963 году Томпсону, достигшему 639 км/ч на автомобиле с четырьмя 8-цилиндро-выми двигателями, не хватило всего 1,7 км/ч!

57