Техника - молодёжи 1983-10, страница 53

еще не отклонился в сторону, хотя, казалось, иду целую вечность. Силы мои были на исходе. Провалившись в очередной раз, попадаю рукой в ведро, пытаюсь его выровнять и вдруг' натыкаюсь на что-то мягкое, смерзшееся... Моя шапка! Напяливаю ее на голову и снова бреду куда-то...

Я уже готов был поддаться отчаянию, когда в глубине души, словно из-под груды обломков, выкарабкалось мое рассвирепевшее второе «я». В приступе неудержимой злости я продвигался вперед, поклявшись страшной, клятвой: не останавливаться и не сомневаться. Шел вслепую сквозь снежное месиво и твердил как заклинание: «Я иду правильно! Я иду правильно!..»

Что-то твердое уперлось мне в грудь. Откуда-то снизу повеяло теплом. Галлюцинация? Впервые за многие часы я разлепил веки. Глазам стало больно, в нос ударил запах гари. Труба землянки?! Лихорадочно ощупываю ее онемевшими от холода пальцами. Вот он, знакомый край небрежно уложенного кирпича!.. Только почему-то слева, а не справа... Выходит, я пришел к караульному помещению со стороны границы! Да не все ли равно, если это* именно та труба!..

Я обогнул землянку, нашел проход в. завалах снега и толкнул тяжелую , дверь. Обжитым, родным теплом пахнуло в лицо...

Что было потом, помню,, смутно. Тесное помещение, тусклый свет керосиновой лампы, яркое пламя из дверцы 'печи. Возбужденные голоса, добрые, улыбающиеся лица. Кто-то из солдат взял у меня ведро и кастрюлю, другие стряхнули _} снег с шинели и шапки, сняли ваг режки с рук... Ни о чем не думая, целиком отдавшись состоянию тихого блаженства, я привалился к теплой кирпичной стенке и мгновенно уснул... '

Потом я прикинул, что путь от арки до склада занял у мену, около пяти часов. Значит, вместо четырех я прошел расстояние не менее 15 км! Дорого я дал бы за то, чтобы увидеть на карте путь, который проделал, прежде чем уткнулся в трубу караульной землянки^

Я вспомнил эту историю, читая строки Г. Голубева о таинственных способностях перелетных птиц ориентироваться во ' время своих тысячекилометровых странствий, сЪхранять направление в тумане, в сплошной облачности, -в дождь и снегопад. Быть может, и людям в определенных ситуациях следует больше доверять инстинкту, как верят птицы своему внутреннему компасу или слепой — поводырю?

4 "«Техника — молодежи» JA 10

А я о

4-

С. В. МАКСИМОВ.

КУЛЬ ХЛЕБА И ЕГО ПОХОЖДЕНИЯ М., «Молодая гвардия», 1982.

«Вышел сеятель сеять — и замерло сердце: что-то будет?» Эта фраза открывает одну * из глав книги замечательного русского писателя С. В. Максимова (1831 — 1901), переизданной ¹ впервые за несколько, десятилетий. За точным психологическим наблюдением стоит традиционно благоговейное отношение русского "крестьянина к земле. Ведь вся жизнь сельского труженика за-'висит от. одного: вырастет хлеб или нет? И не только его собственная, но и «мира» — села, страны. Ибо "бытие человеческое подчинено законам' природы. «На хлеб вся надежда, да на нем же бед и напастей столько, что и не пересчитать всех. Бывает на хлеб недород, а затем и голод и на людей голодная смерть. Может быть полон двор, а может — корень- вон... Может хлеб позябнуть на корню от ранних морозов... Гниет хлеб на корню от обильных дождей... Может, однако, и подняться, и налиться -зерном, да выпадет бешеный град... Нападет летучая мошка, подбирается ползучий червь и поедает хлеб в зерне и наливах. Как не замирать сердцу на этот раз?» Так размышляет об участи хлеба незримый герой книги Максимова.

Впервые книга издана в 1893 году, но и сегодня злободневна, ибо в нетленно ярких- красках писатель передал процесс «прохождения» хлебного зерца от посева до готовки «мучных изделий». Уже . сами названия ' глав раскрывают обстоятельность этой уникальной «хлебной энциклопедии»: «Хлеб — наша русская пища», «Землю пашут», «Хлеб сеют», «Хлеб растет», «Хлеб созрел — убирают», «Куль и мешок», «Хлеб уб- -ран», «На базаре», «На пристани», «На бирже». Человек широкого исторического взгляда на жизнь страны, автор двадцати томов художественных очерков о быте и культуре России и соседних стран смог написать столь серьезную, лишенную всякой" идеализации книгу потому именно, что сознавал.ключевую роль земледелия для той эпохи. «Дома у нас от земледелия зависят все промыслы, ремесла, торговля, образование... Через продукты наших лесов

и полей, в сыром и переделанном виде создавшие порты, пристани и биржи, мы входим в общение с другими народами. Готовым обменом увеличивая богатство всего человечества, мы еще больше возвышаем значение своего труда как той добродетели, на которой основано достоинство человека, созданного для исследования, обработки и украшения всего земного шара». Да, когда-то от земледелия зависело почти все, причем на всех уровнях. Даже обычаи, языковая и художественная культура были пропитаны глубоко нравственной философией земледельческого труда. Сколько пословиц, поговорок, песен создал народ о хлебе! Книга Максимова насыщена ими. Что за прелесть хотя бы такие загадки: «Баба-яга, вилами нога: весь мир кормит, сама голодна?» (соха); «Худая рогожа все поле покрыла?» (борона); «Согнута в дугу летом, зимой на крючку?» (коса); «Мать — лопотунья, дочь — хвастунья, сын — замотай?» (лопата, метло, цеп); «Режут меня, вяжут меня, бьют нещадро, колесуют— пройду огонь и воду, а конец мой — нож и зубы?» (хлеб как таковой, «хлеб-батюшко», как почтительно величали, его в старину)... Могут спросить: зачем эти термины современному человеку — «соха», «цеп», «метло», «ночвы», «овин»? Бесспорно, в условиях социалистического индустриального сельскохозяйственного производства устарели и многие механизмы, и некоторые термины, какими пользовались век назад. Но во-первых, С. Максимов касается и научных методов обработки земли, широко внедрявшихся в его времена, пишет о механизмах, конструктивная основа которых почти не изменилась, — о молотильной и жатвенной машинах, о веялке и сортировке. Неизменным остался и плуг, разные типы которого приводит писатель в своем исследовании. Во-вторых, дело не в устарелости машин и слов, которые, кстати, на селе отнюдь не забыты, а в том, что многое, о чем пишет Максимов, безусловно, поможет современному труженику лучше понять основы своей профессии. «Хорошо, что труд Максимова прочтут и ребята восьмидесятых годов нашего века», — пишет в предисловии почетный академик ВАСХНИЛ, дважды Герой Социалистического Труда Т. Мальцев, и, думается, любой читатель, но особенно тот работник сельского хозяйства, который трудится на земле «с замиранием сердца», прочитает ее с наслаждением. Обстоятельный очерк С. Плеханова знакомит читателя с жизнью писателя, с историей его удивительной книги.

АНАТОЛИИ КУЗНЕЦОВ 49