Техника - молодёжи 1983-10, страница 52

ВЕДЕТ «ВНУТРЕННИЙ КОМПАС»

ВАСИЛИЙ ХИТРУК, подполковник запаса

Совсем недавно, читая книгу Глеба Голубева «Неразгаданные тайны», я вспомнил одну историю, которая случилась со мной сорок лет назад.

В конце ноября 1941 года я служил башенным стрелком на БТ-7 в одной из танковых бригад Забайкальского фронта. Мы стояли, зарывшись в промерзшую землю пустыни Гоби, у самой границы с Маньчжурией. В нескольких километрах от нас японцы сосредоточили полумиллионную кван-тунскую армию, готовую ринуться через территорию МНР к Байкалу.

В тот день разыгралась пурга. Мне с трудом удалось добраться до гарнизонной столовой. Обхватив обеими руками кружку с горячим чаем, я сидел на деревянной скамье и понемногу оттаивал. А снаружи все сильнее бесновалась снежная буря. Порывы ветра сквозь щели в окне забрасывали даже сюда колючие снежинки, ураган завывал по-волчьи, длинно и тоскливо.

Внезапно дверь отворилась, и в полутемное помещение ввалился солдат. Его длинная, не по росту, шинель была белой от снега и льда. Из его сбивчивого объяснения и резких реплик дежурного старшины я понял, что речь идет об ужине для караула, охранявшего артиллерийские склады. Паренек потерял ориентацию, едва выйдя из столовой, и с трудом нашел дорогу назад. Склады располагались километрах в четырех, в пустыне, караул оставить без пищи нельзя, а пробиться к нему сквозь беснующееся снежное месиво невозможно — несколько дней назад в такую же погоду погиб солдат, вышедший в соседнее подразделение...

Трудно объяснить, чем я руководствовался, когда вопреки логике сказал старшине: «Разрешите мне». Тут же в моих руках оказались ведро с круто заваренным чаем и неуклюжая кастрюля с гречневой кашей и хлебом. Я вышел, не попрощавшись.

Ветер буквально пригнул меня к земле. Чтобы выйти из гарнизо

на, нужно было обогнуть штабную землянку, пройти вдоль крыши госпиталя и, свернув, выйти на дорогу, ведущую к воротам. Однако ориентиры потерялись сразу. Вокруг бушевал снежный хаос. Впадина двери, из которой я вышел, едва выделялась во тьме, которую не в состоянии был рассеять висящий над нею фонарь.

Почти ощупью добрался я до ворот гарнизона. Здесь от арки вели две дороги, одна из них, петляя между окопами, шла к артиллерийскому складу. Днем, в ясную погоду, у горизонта можно было увидеть дымок над трубой караульного помещения. Но сейчас передо мною была лишь серая мгла.

Позже, рассуждая здраво, я понял, что шансов добраться до склада у меня не было никаких. Но тогда одна-единственная мысль держала меня в напряжении: я должен дойти. И не только потому, что иначе ребята останутся без еды. Тут было все вместе — и близость врага, и то, что телефонная связь с караулом нарушена, и упрямое самолюбие.

Стоя под аркой, я зажмурил глаза и мысленно представил себе точку на горизонте, где в памяти запечатлелся дымок из трубы караульного помещения. В ясную погоду, чтобы его увидеть, нужно было повернуть голову чуть влево. Слегка поворачиваю носок ноги влево и приставляю к ней вплотную другую ногу. Еще... еще чуточку. Вот, теперь воображаемый дымок прямо передо мной. Нет, ушел вправо! Или мне это кажется? Начинаю все сначала. Вот он — прямо по курсу! А теперь замереть на минуту — и вперед! Прямо как канатоходец по натянутому канату. Шаг в сторону — гибель. На пути — ямы, траншеи, окопы. Обходить их нельзя, потеряешь направление...

Потом, когда я ощупью брел в беснующемся мраке, когда весь мир съежился до крошечного объема моего собственного «я», когда я утратил способность что-либо видеть, слышать или чувствовать, а в сознании исчезло представление

о времени и пространстве, мои поступки нельзя было оценивать с точки зрения нормальной человеческой логики. Но, стоя под аркой гарнизонных ворот, я все еще цеплялся за эту логику, не зная, что первые же шаги начисто лишат меня представления о том, где правая, а где левая сторона, что находится впереди, а что — позади меня... И, доверяясь рассудку более, чем инстинкту, я колдовал под аркой — той единственной исходной точкой отсчета, на которую мог как-то рассчитывать.

Через несколько десятков шагов я провалился по пояс. Траншея! Остывший чай выплескивается на шинель. Выкарабкиваюсь, с ужасом соображая: не развернуло ли при падении? Снег плотной струей, словно из аэродинамической трубы, опрокидывает меня то вправо, то назад. Иду дальше, пола шинели обледеневает и глухо колотит по краю ведра. Падаю, поднимаюсь и снова иду. Мозг сверлит одна и та же наивная мысль: не сбиться с направления!.. И вдруг, когда мне кажется, что я прошел не меньше половины пути, снова вваливаюсь в окоп! Откуда окоп? Ведь оборонительная полоса гарнизона давно позади! Падаю лицом в снег, задевая головой край ведра. И тотчас ледяной холод вгрызается в мою стриженную «под ноль» голову. Шапка! Я потерял шапку! Лихорадочно шарю вокруг ведра. Напрасно! Ощупываю лицо. Не чувствую ни подбородка, ни носа, ни лба. Неужели конец? Ожесточенно тру щеки. Как могу, напяливаю воротник на голову — ее надо спасти, уберечь от хлестких ударов ветра!

Наконец выбираюсь из окопа. . Все-таки откуда здесь окоп? Не-ужели я сбился с пути? Нет, нет, — просто какая-нибудь случайная яма... Иду, напялив воротник на голову, с закрытыми глазами, как крот продираюсь сквозь снег, держа в воображении, словно маяк, дымок на горизонте.

Я знал, что единственное мое спасение — не поддаваться панике. Шел, упорно убеждая себя, что