Техника - молодёжи 1994-08, страница 55

женщина, полагала, что в жизни мужа должна существовать лишь одна загадка - она сама. Некая извращенная логика подсказывала Мейсону, что потеря самоуважения вследствие полной материальной зависимости от жены дает ему законное право кое-что утаить от нее.

- Ричард?..

Перед его внутренним взором обольстительница-волна пылко развернула прозрачный веер брызг.

На лужайке перед домом оказалось по пояс воды. Сняв пиджак, он отшвырнул его в мелко волнующуюся зыбь и пошел вброд. Прибой - сегодня волны были гораздо выше, чем обычно, -разбивался о самый порог дома, но Мейсон совсем забыл про Мириам. Он шел, не отрывая глаз от мыса, где бушевал такой шторм брызг, что едва удавалось разглядеть одинокий силуэт на его гребне.

Автоматически следуя привычному маршруту, временами по горло проваливаясь в горько-соленую воду, где кружили мириады крошечных светящихся созданий, Мейсон, почти без сил добрался до подножия холма и упал на колени, ощущая острую резь в глазах.

Зачарованный музыкой моря - пением ветра и басовым аккомпанементом прибоя, он атаковал мыс с фланга, почти ослепленный бесчисленными отражениями луны в морской воде. В тот миг, когда Мейсон выбрался на гребень, черный балахон, взметнувшись, скрыл лицо женщины, но он разглядел высокую, прямую фигуру и длинные худые ноги. Неожиданно она отвернулась и, словно поплыв над парапетом, начала медленно удаляться.

- Стой! - Крик унес ветер. - Не уходи!

Мейсон, задыхаясь, кинулся вслед - и тогда она обернулась и взглянула на него в упор. Длинные белые волосы - серебряные султаны брызг - взлетели на ветру... черные провалы глаз, ощеренный рот. Скрюченные пальцы - связка белых костей -метнулись к его лицу... и жуткое создание, вспорхнув гигантской птицей, понеслось куда-то в крутящуюся мглу.

Оглушенный пронзительным воплем, Мейсон - так и не поняв, кто кричал, он сам или призрак - попятился, споткнулся, попытался удержаться на ногах... поскользнулся, ударился о деревянную рейку. Врезавшись спиной в жерло шахты, под звон цепей и блоков он плашмя летел навстречу волнам, глухо бухающим в ее непроглядной глубине.

Выслушав объяснения полицейского, профессор Гудхарт покачал головой.

- Боюсь, что ничем не могу помочь вам, сержант. Мы целую неделю работаем на дне шахты, и никто туда не падал. -Он взглянул на свободно болтающийся конец одной из хлипких деревянных реек. - Тем не менее... спасибо, что предупредили. Если, как вы говорите, этот лунатик бродит по ночам, необходимо укрепить ограждение.

- Ну, не думаю, что его сюда занесет, - заметил сержант. - Не так-то легко к вам взобраться. - Помолчав, он добавил: - Знаете, я наводил о нем справки в библиотеке, и мне сказали, что вчера вы нашли в шахте два скелета. Конечно, парень пропал всего два дня назад, но все же... Может быть, один из этих скелетов?.. Какая-то природная кислота или что-нибудь в этом роде? - Он пожал

Профессор постучал каблуком о породу.

- Чистый карбонат кальция, толщиной около мили, образовался в триасе двести миллионов лет назад. На этом месте было большое внутреннее море. Насчет скелетов. Это фоманьонцы, мужчина и женщина... по-видимому, из племени рыбаков, обитавших здесь, когда море уже начало высыхать. - Он помолчал. - Думаю, я должен признаться, что не могу объяснить, каким образом эти кроманьонские останки оказались в брекчии... но это моя проблема, не ваша.

Вернувшись к патрульной машине, сержант покачал головой. Пока они ехали обратно, он задумчиво разглядывал бесконечную череду уютных загородных домов.

- Представляешь? - сообщил он напарнику. - Миллион лет назад здесь было море. Кстати, - он поднял с заднего сиденья измятый фланелевый пиджак Мейсона, - я вспомнил, чем он пахнет. Йодом и солью! ■

Перевела с английского Людмила ЩЕКОТОВА

^сг!Е МОСТ

С востока на запад по Харагенской равнине тянулась черная полоса асфальта. Семнадцать лет назад здесь прошли полчища бульдозеров, за которыми двигались механические чудовища, изрыгающие горячую смолу. Потом другие машины прочертили многокилометровые белые линии, а следующие посадили бетонные столбики по краям и стальную балюстраду посередине. Наконец, на обочинах выросли красочные рекламные щиты.

Автострада жила лишь год, после чего разноцветные мобили потеряли к ней интерес. Большинство их владельцев поглотила бессмысленная война, которая вспыхнула вдруг в окрестностях слабой звезды, неразличимой на небе Харагена. Шли годы. Все реже могучие колеса тяжеловозов попирали полосы умирающего асфальта. Автострада постепенно забывала, что создана для

службы Богам Движения. Она терпеливо ждала того, кто даст ей новое имя.

По обочине шел семилетний мальчик. Волосы на лбу слиплись от пота, на рваных ботинках и исцарапанных коленках лежала желтая пыль. Город давно остался за спиной мальчика, а льющийся с неба жар превратил его в зыбкий мираж, которому лучше не верить. Впрочем, дюжину домов с церковью, автозаправкой и кафе с трудом назовешь городом. Они возникли одновременно с Автострадой и должны были стать зародышем крупного центра, питающегося тем, что принесет асфальтовая река. Но сон о харагенском Эльдорадо не воплотился в жизнь. Лопаты и ковши золотоискателей постэлектронной эры так и не начали черпать драгоценный песок. У людей, которые доверились Автостраде, не осталось сил, чтобы двинуться на поиски новой золотой жилы. Шоссе поглотило их деньги, надежды, большую часть жизни. Ее остатки они отдали городу-миражу.

Мальчик никогда не жил там. Он родился в каменной развалюхе в трех милях от города. Строение было столь древним, что, казалось, стояло всегда. По крайней мере, до прихода землян. Стариков, растивших малыша, он привык называть дедушкой и бабушкой.

Мать он помнил смутно. С ее вечно влажными от слез глазами. Она впервые заплакала, когда отец присоединился к харагенской спасательной экспедиции, отправлявшейся к далекой Земле, чтобы помочь тем, кто выжил. Отряд должен был возвратиться через два года. Но не вернулся.

Как-то ночью мать крепко прижала сына к своему мокрому лицу, села в фиолетовый отцовский мобиль и в громе двигателей умчалась по Автостраде туда, где восходит харагенское солнце. Мальчик до сих пор помнил соленый вкус ее щек. Только это.

Жизнь мальчика с момента, когда он ощутил радость бытия, была связана с Автострадой, внешне всегда одинаковой. Пустынная, черная полоса, которая траурной лентой гналась по равнине за призраком животворной звезды. Она была для него площадкой для игр, прибежищем детских мечтаний и дорогой познания мира. Спортивным треком, космодромом, футбольным полем, на котором можно гонять пустые консервные банки. Песочницей с замками из ржавой жести и обломков досок, местом охоты на харагенских мышей и ареной воображаемых битв. Огромной грифельной доской, на которой куском кирпича можно рисовать что угодно, центральным проспектом земной столицы, где на каждом шагу магазин с игрушками.

Она была и окном цивилизации, впускающим во внутренний мир мальчика символы иной жизни. Временами часы напролет он лежал в траве на обочине и с ожиданием вглядывался в горизонт. Иногда его терпение вознаграждалось. Перед глазами, завывая мотором, пролетал военный курьерский мобиль или огромный трейлер, сверкающий никелем и цветным тентом с непонятными надписями. И вновь на протяжении долгих недель шоссе отдыхало, ощущая лишь шаги малыша.

С городом мальчик познакомился месяц назад, когда дедушка отвел его в школу. Он был как зверь в клетке. Его пугали незнакомые детские лица. Малыш с трудом осознавал, что он не единственный в этом мире. Раньше ему не надо было над этим думать. Автострада взрастила в нем уверенность в своей исключительности.

Городские дети восприняли его как дикаря. Он был неразговорчив, агрессивен и не понимал их цивилизованных игр. Ему не нравились издевательства над школьным трагелем, харагенской собакой, похожей на гибрид гиппопотама и крокодила.

Он не знал, как отвечать на насмешки. Ощущал себя трагелем, над которым смеялись все. Топал ногами, махал руками, издавал вопли. Кровь ударяла в голову, веки набухали от слез. Хотелось убить обидчиков, но он сдерживался. Ведь Автострада была терпеливой, невозмутимой, и он никогда не видел, чтобы она плакала. Он чувствовал себя ее частью.

После уроков он возвращался домой со скоростью харагенской пустынной черепахи. В школе он узнал, что они еще медлительнее незнакомых ему, земных. Верное шоссе молча сопровождало его. Оно всегда было рядом, не отставая и не забегая вперед.

Дорога из дома в школу и назад была для малыша чем-то жизненно важным. Мостом между двумя берегами, названий для которых он еще не нашел. Или просто не выбрал? Он ощущал, как незнакомые слова крутятся у него в голове, все быстрее и все по меньшему кругу. С каждым днем он все яснее видел фразы, которых не понимал. Истины, которых еще не открыл. Истории, которых никто ему не рассказывал.

Мальчик тряхнул волосами и вытер пот, заливающий ему глаза. Сегодня он тоже не торопился. Бабушка и дедушка не подозревали пока о его неприятностях. На все вопросы он отвечал, не вдаваясь в детали. Но сейчас... Малыш с досадой посмотрел на свой ранец.

Старый дедушкин портфель, в котором он носил тетради и завтрак, был вопиющим свидетельством. Чья-то злая рука острым предметом нацарапала на нем неровные буквы: "Мы тебя ненавидим!" Мальчик вспомнил невинные взгляды одноклассников, приглушенное хихиканье, шепоток, и его кулачки больно стиснулись.

Стереть надпись не удалось. Свидетельство обвинения оттягивало ему руку. Асфальтовое шоссе молчало. Мальчик в отчаянии воззвал к розовому небу Харагена, но ответа не получил. Далекая башня церкви дрожала в раскаленном воздухе. Ненависть мальчика и города была взаимной.

Солнце уже заходило, а температура не собиралась падать. В красных лучах заката асфальтовая полоса Автострады выглядела черной, илистой рекой, медленно влекущей свои воды куда-то к далекому морю. Планета была прекрасна. Первая земная

Техника — молодежи 8' 94