Техника - молодёжи 1995-09, страница 29
зал Шахнович. Мое предложеь проанализировать наши резуль \ — Ohi. Идте иибОЧН раз: НИИ-3 мне показалось нецелесооб-тот же день вернулся в Моск-зу и доложил Бодрову о позиции наших кураторов. К моему удивлению, генерал расхохотался, а потом вызвал Гужкова и Солоноуца и приказал оперативно провести натурный морской эксперимент, который или подтвердит, или опровергнет наши результаты. "На заднем дворе в ангаре хранятся десятки пороховых двигателей с различной тягой. Выбирайте любые — и к морю", — сказал Бодров. И здесь нужно добрым словом помянуть редь Ф.И. Зырянова, тогда сотрудника Управления опытного строительства авиационной техники ВМФ, а впоследствии — лауреата Государственной премии СССР. Он лучше всех в Министерстве обороны разобрался в нашем "эффекте самоэкранировки", понял его перспективность и оценил потенциальный результат, который получит авиация ВМФ, применяя наши подводные ракеты. Зырянов же и убедил поддержать нас военно-морское начальство. Нельзя не сказать и о других людях, которые принимали самое непосредственное участие в решении проблемы. Я имею в виду моего однокурсника по физфаку МГУ Б.М.Гуськова, которого я к тому времени (лето - осень 1958 г.) пригласил в НИИ-1. после чего он опускался за борт на заданную глубину. С противоположного борта на ту же глубину погружали широкополосные гидрофоны с довольно совершенной по тем временам акустической измерительной системой. Они должны были отмечать уровень шума при включении двигателя. И вот ясным августовским утром 1958 г. "ГКС-17" вышел в море и встал на якорь на достаточно глубоком месте — чтобы исключить влияние дна. На всякий случай нас сопровождал корабль-спасатель. Опустили двигатель с тягой 0,5 т на глубину 20 м, привели в рабочее состояние гидрофоны. Оставалось подать команду: "Включить двигатель!" Тогда подобные эксперименты проводили комиссии, я в данном случае был ее председателем, и значит, команда должна была исходить от меня. Впоследствии (а я в течение 40 лет работал в оборонной промышленности) мне довелось много раз отдавать разные команды, но в тот день я это сделал впервые, причем никто не исключал всевозможных неожиданностей. Работающий за бортом двигатель мог опрокинуть корабль (ведь водоизмещение всего 600 т!), а чего доброго, взорваться и сам. Поэтому я попросил командира "ГКС-17" собрать на верхней палубе весь экипаж, кроме трех дежурных акустиков — если вдруг придется аварийно покидать корабль. И только тогда отдал команду включить двигатель. Швартовый трос толщиной в руку натягивается как струна, корабль кренится. Но не опрокидывается, а главное — не слышно шума двигателя. Первый взрыв ликова- целг групг зтрукторов радиоинженеров. Среди них — только что окончившие физфак МГУ Г.С.Грудинин, В.И.Новиков и Д.Г.Тонконогов. Молодые, полные энтузиазма, они в дальнейшем очень помогли нам в работе. Через неделю после нашего разговора с Бодровым по письму НИИ-1 начальником штаба ВМФ была издана директива, предписывающая Черноморскому флоту провести вместе с представителями института эксперимент с двигателями. Мы погрузили их и акустическую аппаратуру на грузовики и под охраной отправили в Феодосию. Там нас ожидал специально оборудованный корабль — "ГКС-17" (гидроакустическая контрольная станция), Как же происходил эксперимент? К двигателю, установленному на палубе соплом вверх, прикрепляли швартовый трос и подводили пиропатрон для запуска, получены спектральные характеристики шумов для различных двигателей (разный расход газа, состав пороха (C„/Cv), диаметр сопла, глубина погружения (противодавление), давление в камере сгорания, скорость истекающих газов). Недели через 3-4 закончили первичную обработку результатов. Интегральный уровень шумов подводных двигателей находился на пределе чувствительности аппаратуры, имеющейся у нас, и для самых больших двигателей не превышал 0,1 -0,2 бара. Это был успех! Мы отправили шифровку Бодрову, дождались ответной телеграммы и получили задание привезти результаты в НИИ-1 и доложить их на науч- I совете института. После лабораторной обработки и допол-1тельной шлифовки теории я и Борис 1бре 1958 г. предстали пе- Гусько ред на. он не были его членами и не знали большинства людей, в него входящих. Оказалось, что там — все корифеи советской ракетной науки. Тогда еще существовала Академия артиллерийских наук, и многие в НТС были академиками. На доклад нам дали полтора часа: мне час на теорию и экспериментальные результаты и 30 мин Борису на рассказ о методике эксперимента и измерительной аппаратуре. Потом слушали мы. Выступав- вый шаг, что самонаводящаяся подводная ракета — это целое новое направление, которое вряд ли сможет осилить коллектив института, перед которым и без того стоит много важнейших вопросов. Особенно активно вел себя А.Д. Нади-радзе, недавно назначенный начальником i НИИ-1, которому ния я гашу, поскольку помню про гидрофоны — что-то покажут они? А они пока что не отмечают ничего. Двигатель все еще работает, мы повышаем чувствительность гидрофонов до максимума, и только тут стрелки самописцев дрогнули и что-то зафиксировали. Оказалось — 0,2 бара. Полный успех! Когда подготовили следующий двигатель с тягой 1,5 т, я передал бразды правления командиру корабля, а сам, надев маску, спустился по специальной лесенке в воду — на 2 — 3 м. И увидел все: и первый короткий прямой удар газовой пороховой струи о воду, и мгновенное образование красно-синей каверны размером 5 — 10 м3, и безмолвное пламя реактивного двигателя. Акустический результат второй попытки, несмотря на втрое возросшую тягу, был таким же, как и в первом случае, и это давало право сделать вывод: возможно, мы фиксируем не шум двигателя, а шорох троса, трущегося о корпус корабля. Шума же двигателя приборы так и не зарегистрировали! одного из о- предстояло разрабатывать ракеты для Главного ракетно-артиллерийского управления Минобороны, т.е. ракеты для сухопутных войск, а в дальнейшем — и для Ракетных войск стратегического назначения. Смысл выступления Надирадзе (впоследствии Главного конструктора МБР с дящихся противолодочных ракет доказана и задача эта весьма актуальна, необходимо специальным постановлением правительства определить институт, для которого такая работа стала бы основной, профильной. Конечно, в рассуждениях Надирадзе была своя логика, но для нас, сотрудников НИИ-1, его предложения звучали малопри-гно: ведь это озна1 огутп другие руки. Так, собственно, и случилось. В решении НТС, где не последнюю роль играли заказчики из Минобороны, давалась рекомендация Министерству оборонной промышленности (тогда Г КОТ) заняться созданием дееспособной кооперации по разработке, производству и дальнейшему усовершенствованию самонаводящихся противолодочных ракет. И против этого нельзя было возражать: в одном НИИ-1 проводить несколько крупных разноплановых работ не представлялось возможным. Требовались новые организационные подходы. В делах и заботах незаметно пролетел год. Состоялся научно-технический совет ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 9' 95 ШШ |
