Техника - молодёжи 1999-03, страница 38

КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ

Минувшем осенью пришло известие, которое пронзило меня, как молния: на дане в Фирса-новке сгорел Володя Гордин. Господи» да всего месяц до этого мы сидели с ним вечером на веранде этой самой дачи и он читал мне свою «Алтайскую принцессу» — только что законченный рассказ. Читал негромко, изредка прихлебывал из рюмки любимый кагор, а я вспоминал далекие теперь уж 60-е, когда мы познакомились в Домжуре на Суворовском бульваре. В ту пору я приехал завоевывать Москву после службы на ракетном полигоне и поступил в литературный институт, а Володя нагрянул в первопрестольную из Перми, будучи уже дипломированным врачом. К моему увлечению фантастикой он, подрабатывая переводами и «редактурой», относился несколько скептически, отдавая в своем творчестве предпочтение афоризмам, палиндромам, эссе в духе Набокова и прочей «интеллектуалухе», по его выражению.

Как водится, за скоропалительной дружбой у нас последовал столь же скоропалительный разрыв по пустячному поводу. Время от времени мы встречались на литературных тусовках и холодно раскланивались. О некоторых событиях, связанных с ним, ходили неясные слухи, о чем, кстати, поведал наш общий знакомец Виктор Широков в «ТМ», N° 7 за 1998 г.

Когда, подобно подлым шрапнельным залпам, грянули «перестройка» и «реформы», я прослышал, что третья по счету жена Гордина, красавица полячка Лулу, сбежала от него — это, впрочем, не удивительно при взрывном норове эссеиста. Удивило другое: сбежала аж в Сенегал, не устояв перед напором чернокожего выпускника института имени пламенного французского интернационалиста М.Тореза. И вот тут-то капитан медицинской службы запаса Гордин совершил дивный кульбит: сдал в аренду свою квартиру на Трубной площади, распродал уникальную коллекцию старинных книг и отправился в Западную Африку — искать коварную Лулу!

Из разговора нашего на веранде, затянувшегося за полночь, выяснились фантасмагорические подробности его африканской эпопеи. Жену он не нашел, зато в джунглях одного из притоков реки Сенегал попал в плен к туземцам племени фульбе и протомился там аж 5 лет. Впрочем, плен плену рознь. Его обильно кормили, он врачевал, ему воздавали по

чести, однако держали под присмотром и регулярно приводили на ложе в его бунгало туземок, — черных, как смола, натертых благовониями и пышных, как матроны Рубенса: худосочные дамы у фульбе не в чести. Оказывается, дети от белых пришельцев пользуются в Сенегале особым почетом, а «калым» за невесту-метиску впятеро больше обычного!

Шли годы. Любострастные обязанности изнурили ум, сердце и плоть Гордина, и он помышлял уже о самоубийстве, ибо сбежать не было никакого шанса. И тут судьба, наконец, сжалилась: после рождения 400-го (да, да, четырехсотого!) младенца белокожему гостю разрешили покинуть племя, вернули отобранные некогда полторы тысячи долларов и даже подарили за усердие перстень — серебряный обод, куда был вправлен приличный бриллиант.

Вот этим-то перстнем поигрывая, и дочитал мне седой, как лунь, Гордин свою «Алтайскую принцессу», после чего сказал:

— Слушай, дружище. Я в Сенегале от безделья накатал десятка два фантастических вещиц. Не удивляйся, выразить правду о нашем загадочном мире можно только с помощью фантастики. Так вот, этот рассказец — занимательнее прочих. В нем наличествует, согласись, некая сакральность. Поможешь пристроить в «ТМ»? Не зря же ты там отделом фантастики заведовал, да и сейчас сотрудничаешь.

— Да ты сам отнеси, — начал я мямлить. — Ты ж тоже член Союза писателей, автор семи книг, знаменитый эссеист. Какие проблемы?

— Проблемы такие, — отвечал Гордин. — Некогда ходить по редакциям, даже знаменитых журналов. Ибо надумал податься опять в Сенегал. По правде говоря, смотреть здесь тошно на всю вашу гайдариаду и чубайсиаду, гори они в аду. Вот продам квартиру, решу, что делать с дачей, — и навсегда к своим чернокожим, к своим отпрыскам. Кстати, похож я в профиль на многодетного отца?

На месте сгоревшей дачи в Фирсановке (а сгорела она дотла, поскольку от пламени взорвались два баллона с пропаном) обнаружили лишь оплавленный серебряный перстень: бриллиант, естественно, не выдержал страшного жару и превратился в уголек. И никаких следов трупа. Что позволяет мне втайне надеяться: Владимир Михайлович Гордин, быть может, и не вознесся к небесам.

Юрий М.МЕДВЕДЕВ

Владимир ГОРДИН

АЛТАЙСКАЯ ПРИНЦЕССА

Может быть, кто-то из вас и помнит еще сообщения в газетах двух-трехлетней давности об обнаружении на Алтае дивной мумии алтайской принцессы? В тех публикациях рассказывалось о необыкновенной сохранности мумии, о невероятной красоте принцессы, а в некоторых газетах были даже опубликованы фотографии красавицы, возраст которой измерялся, по крайней мере, пятью-шестью тысячами лет (таковы были убедительные данные радиоуглеродного спектрального анализа). Но мало кто знает о дальнейшей судьбе мумии, дескать, ее должны были исследовать совместно ученые-антропологи большинства европейских стран и, естественно, американцы, за последнее время вампирно прильнувшие к русским коллегам.

Случилось так, что именно мне, Гордину Владимиру Михайловичу, отнюдь не королю столичных репортеров и никоим образом не научному светилу, довелось оказаться почти в эпицентре событий, благодаря давнему знакомству и земляческим отношениям с широкоизвестным в узких «новорусских» кругах фотохудожником и бизнесменом Риталием Красовским. Наши с ним судьбы впервые пересеклись более тридцати лет назад в Сибири, в крупном областном центре, где Риталий одно время активно сотрудничал по фоточасти с областной молодежной газетой, а я, будучи студентом местного медвуза и начинающим поэтом, частенько забегал в редакцию оной с творениями, полыхающими порой проблесками гениальности. Риталий даже сфотографировал меня парутройку раз для специальных литературных выпусков. Позже его работа была опубликована в сопровождении моего лирического цикла в сверхпопулярном тогда журнале «Юность».

Редакционное знакомство постепенно переросло в непритязательные полудружеские отношения, когда мы любили избранной компанией оттягиваться в центровом кафе «Космос» за фужером белого, сухого вина, чашечкой непременного кофе и сопутствующей болгарской сигаретой. Впрочем, Риталий и тогда выделялся не только хемингуэевской бородкой, он обожал, как и папа Хэм, кубинские сигары, за которыми обязательно раз в квартал гонял в столицу на самолете, и к тому же потягивал в кафе обычно не «сухарь», а относительно настоящий армянский коньяк. Из столицы же он вместе с несколькими импозантными ящичками сигар непременно захватывал «Мартель» или «Наполеон», которые тогда (особенно последний) еще не являлись

надоевшей повсеместно польской подделкой, а неоспоримо хранили неповторимый аромат спелого южно-французского винограда и зной сумасшедшего вангоговского солнца.

Внешне Риталий Красовский (по отцу — поляк, по матери — коренной кержак) был вполне зауряден впрочем, и без особых телесных изъянов, вот только глаза у него были разного цвета: один — серо-голубой, а другой — зеленовато-карий. Видимо, именно этот разнорадужковый взор чаровал местных прелестниц, вивших около него невиданные по размаху хороводы, а может, японская «зеркалка» «Nicon» с бесчисленным набором сменных объективов, позволявшая почти мгновенно запечатлевать черты сибирских мадонн, привлекали к нему стаи эфемерных длинноногих созданий. Замечу попутно, что сам возбудитель женского переполоха отличался еще и той странностью, что был совершенно равнодушен к наиболее привлекательным экземплярам своей визуальной коллекции, предоставляя по возможности лакомиться неформальным общением с фотомоделями своим приятелям и знакомым.

Уточнение сие не значит, что Красовский был женофоб или же страдал голубоватыми наклонностями (надо заметить, что гомиков и еще более экзотических бисиков было в несколько раз, чуть ли даже на несколько порядков менее сегодняшнего количества отхода от «натуральности», что связано, на мой взгляд, с психотронным навязыванием аномального психорельефа таинственными неуловимыми пока биокорректорами, долгие тысячелетия наблюдающими развитие земной цивилизации). Но это я к слову, а Риталия в то время привлекали в буквальном смысле женщины-уродки: он любил то безногую, то одноглазую, то девицу с провалившимся носом; однажды он целый месяц крутил любовь с «безруч-кой» (ей ампутировали обе руки в трехлетнем возрасте после автокатастрофы, в которой к тому же погибли ее родители). Немые, глухие и слепые пролетали в его интимной жизни сплошным бурным потоком, что только помогало прихотливой смене и выразительности его черно-белых фотосюит, которые тогда сразу же (несмотря на наличие пресловутого «железного занавеса») сподобились ряда престижных премий, начиная с премии чехословацкого журнала «Фоторевю» и французского «Пари-матч» и заканчивая премией японского Клуба фотопоэтов.

Кстати, на мое 26-летие Риталий подарил уникальный фотопостер в виде огромного человеческого глаза, стянутого спортивной шнуровкой наподобие кроссовки, в зрачке которого угадывалась американская

ТЕХНИКА-МО Л О ДЕЖИ 38 99