Техника - молодёжи 2000-09, страница 46

ко скрытую просьбу — а мне, что делать мне в этом мире? И он продолжил:

«Если ты знаешь теперь обо мне, то ты знаешь больше и о себе. И ты можешь легче прийти к тому, что и как тебе делать в жизни. И тебе я не передал своего знания, я говорил только намеками на смысл, образами, вызывающими скорее доверие к словам, чем разъясняющими суть моего искусства.

Но этого уже достаточно, чтобы сказать обо мне. А говоря обо мне, ты будешь говорить также и о себе. Сказанное обо мне окажется внутри сказанного тобой о тебе и станет достоверным, а то обволакивающее, сказанное тобой о себе, станет оправданным.

Только говорящий о другом, за другого и для другого может говорить и о себе. Свидетель не должен быть больше, чем свидетельство, но он должен стремиться стать с ним как бы наравне, потому что свидетель — доказательство истинности свидетельства.

Пусть эти слова тоже лишь намек и образ, но я выбрал тебя в свидетели, я оставил в тебе свое слово, теперь мне легко. И теперь я могу уйти, твой взгляд не будет для меня тяжким, он будет последним, направленным отвесно к моему скорому взлету. Прощай».

Когда он уходил, он снова стал не удаляться, но расти при удалении, и я понял, что он живет не в прямой, а в обратной перспективе, и еще более поверил, что он действительно совершит обещанное, и, исчезнув, он возвеличится по закону своего бытия.

Кому я мог рассказать об этом, чтобы меня не высмеяли? Я хотел разыскать Баритона, он работал сторожем в городском зверинце, но мне сказали, что с ним беда. Он уговорил Тенора, который работал статистом в кино и часто терял работу из-за своей подвижности, украсть из зверинца медведя, который был единственным, последним медведем на земле, и потому считался национальной гордостью. Тенор и Баритон выкрали медведя и пытались его переправить в лес, но заблудились в поисках леса, и наконец все трое были схвачены — на окраине города. Медведя посадили сразу же на прежнее место, а Тенор и Баритон предстанут перед судом, обвиняемые в подрыве государственного престижа.

Значит, мне не с кем сегодня поделиться одной тревогой, наоборот, стало еще одной тревогой больше — за моих друзей, которым я был не в силах помочь.

Вечером я долго пытался забыться. До меня долетал далекий грохот поездов, вздохи автомобилей, и совсем близко не исчезал шелест древесной листвы.

Все это сливалось в один бушующий гул, как будто возник он в мгновенье заката, когда солнце ушло за горы, в невиданный край земли, кажущийся мне пустым и необитаемым, и солнце как будто тоже хотело бы поскорей уйти оттуда, к людям, чтобы светить, и вот его лучи бьются о горный камень с той стороны моего мира, и мне уже слышен гул его огромного чрева, поглощаемый по утрам мягким морем и травой побережья.

Потом я летел, как мне казалось, уже сотни и тысячи солнечных лет, то обгоняя свет, то отставая, чтобы увидеть, какой он, обволакивающий меня.

Я видел небо, черное, пробуравленное бесчисленными звездами, и пока я летел, звезды эти росли, раскалывали лучами черную твердь, сливались друг с другом, пока не сплавились в единое световое поле. Это были молнии без удара, ток без потрясений, пламя, не образующее пепла. Пахло грозовым озоном и переливалась музыка света.

Затем через необычайно долгое время, равное, быть может, двум-трем вечностям, в сплошном сиянии появилась черная точка, словно укол, она искрилась угольными лучами, рождая радужную геометрию на жемчужном своде. И я летел навстречу черной звезде. Утром раньше обычного я спустился к морю. Был слышен его шум, но еще не было видно, где оно начинается и куда оно уходит. Берег был пуст.

Волны еще непрозрачно набегали на берег, из них выдыхалась темнота. И в море не было ни корабля.

Но уже чувствовалось солнце, там, вдали, за горизонтом, еще совсем под водой.

Я снял рубашку, оставил ее у ног и посмотрел на воду. Вода тихо перешептывалась с невидимыми рыбами и впускала в себя небо. Ветер был незаметен, но деревья над берегом чуть колыхались, от их крон уходил ввысь отраженный от неба синий дым.

Море отступало от берега, всхлипывало притворно у влажных камней, а вдали было спокойным и твердым — и тонко отслаивалось от неба на горизонте.

Я поднял без разбора плоский камень, размахнулся, но не бросил его, испугавшись лишнего звука, нагнулся и медленно выпустил его к другим камням.

Наконец вода задела меня, мы сошлись, она была прохладная, потому что приходила из глубин, где жила среди рыб, таких же холодных, как и она. Я шагнул в нее, погрузился по грудь и уже спокойней взглянул вдаль. Там, на краю видимости, море было взрезано солнцем. Его горячий шар выходил из бездны, и там, где он возник, родилась первая обжигающая волна и, остывая, пошла к далекому от нее и близкому мне побережью. Я ринулся ей навстречу, чтобы столкнуться с ней посредине моря, я плыл навстречу солнцу, и не было никого на берегу, кто бы глядел мне вослед.

Солнце было уже надо мной и над морем, и море не обожгло меня, а лишь остудило, я перевернулся на спину, оглянулся, увидел такой маленький далекий пустой берег, испугался своего одиночества и поплыл назад.

Купив свежие газеты, я лишь бегло пробежал по заголовкам: «ВОЙСКА ФИОЛЕТОВЫХ ЗАНЯЛИ СТОЛИЦУ ГОЛУБЫХ, ГОЛУБЫЕ ЗАХВАТИЛИ СТОЛИЦУ ФИОЛЕТОВЫХ! Мирное урегулирование конфликта: воюющие правительства обмениваются народами». «КИНОЗВЕЗДА Х.Х. ВЫШЛА ЗАМУЖ ЗА ВОСКРЕШЕННОГО ФАРАОНА ХРОНОПАТА!»

Наконец, в разделе научной хроники едва заметная информация: «Несколько высокогорных обсерваторий зафиксировали странную вспышку на Солнце. Есть предположения, что причина происшедшего — метеорит, не принадлежащий к нашей солнечной системе»

И все. Ниже шел постоянный в последние недели анонс: «ВНИМАНИЕ ОБИТАТЕЛЕЙ ПЛАНЕТЫ! БУМАЖНЫЙ ТИГР-ЛЮДОЕД ВСЕ ЕЩЕ НЕ ПОЙМАН!»

Я вспомнил древнюю легенду о Фаэтоне, сыне бога Солнца, который погиб, упав на солнце, не сумев удержать колесницу своего отца. □

НОВЫЕ ЛЮДИ

В поисках знания я однажды столкнулся с людьми, которым поверил, так как они говорили о том, чего не хватает, чтобы жизнь была действительно прекрасна.

А не хватало достойного человека, утверждали эти исследователи. Суть в том, что все достойное человека уже есть, но надо, чтобы сам человек соответствовал всему, произведенному им самим и другими.

Я устроился в это учреждение сотрудником по соблюдению чистоты, мне выдали белый халат, и я получил возможность наблюдать за экспериментом.

Пространство, разделенное на отсеки, равномерно заполненное чистыми людьми, напоминало оранжереи, в которых шуршали магнитные ленты и пощелкивали точные механизмы. Они фиксировали сложные процессы, происходящие в гигантских ретортах, движущихся по синусоиде в бесконечной галерее цехов и лабораторий.

На халатах сотрудников блестели жетоны с надписью ЦИПРОНОЧЕЛ, что расшифровывалось как «ЦЕНТР ИСКУССТВЕННОГО ПРОИЗВОДСТВА НОВОГО ЧЕЛОВЕКА». Сотрудники назывались ципроночельниками

Этот центр существовал уже не одно поколение, работа шла по программе четко и безукоризненно, единственное, что требовалось для ее успешного завершения, это — время.

Ципроночелом мог стать каждый, кто сдавал свое время на благо всеобщего успеха. Это время складывалось из самых разнообразных источников. Сдавали время, которое иначе пошло бы на бесполезную работу; на дисциплинированное отсиживание положенных часов без всякой

ТЕХНИКА-МОЛОД ЕЖИ 9 2 0 0 0

44