Техника - молодёжи 2001-01, страница 44

СОВРЕМЕНН

АЯ СКАЗКА

Первый год нового тысячелетия оказался годом змеи. Так уж получилось. По тибетскому календарю очередной год двенадцатилетнего цикла наступает 24 января. Так что вполне оправданным будет отразить «змеиную» тему уже в январском номере (впрочем, до подписчиков он доберется только в феврале). Первая вещь, написанная нашим постоянным автором из Санкт-Петербурга явно не без влияния Павла Бажова, даже называется соответственно году — «Змейко», и не ради красного словца, а по имени одного из героев. Во второй, сочиненной нашими не менее постоянными московскими соавторами, определенно начитавшимися Михаила Булгакова, рептилии только упоминаются, зато пресмыкающимся готовы отчасти уподобиться некоторые обитатели уже знакомого нам города Мышуйска... Но не будем забегать вперед.

~ ЗМЕЙКО

...К настоящему времени россыпи эти полностью выработаны и промышленной ценности не представляют.

Горный справочник

Бабушка Ненила хорошо говорила сказки. Во внуках да правнуках у нее вся деревня была, так соберется мальчиш-ня целой артелью и пристанет как репей: расскажи да расскажи. А бабке что, для родной крови — не жалко, она и примется рассказывать...

С прежних времен ведомо, что под нашей горой есть пустое место. И было некогда там подгорное царство. Горные люди жили, гномы. По всей округе об их мастерстве слава гремела. Железо варили, медь плавили, по золоту тоже старались. Но всего больше занимались цветными камушками. Ежели родиться где самоцветику, так гномы о том за полгода знают и ждут. Дешевым металлом торговали, железный товар, медь, чушки свинцовые, лягушачью платину на базар возили, на хлеб да пиво меняли. А чтобы золото, серебро или, не приведи Господь, камушки на продажу поставить, такого у них не водилось. Все себе оставляли. Богатства собрали несметные, несказанные и неоглядные.

Только раз объявились над горой враги: огненный змей с братьями. Стену прожгли, гномов кого побили, кого прочь погнали и стали сами в горном городе жить.

Гномам то за обиду показалось. Вооружились они кто чем попадя и пошли супостата воевать. Год воюют, два воюют, народу положили уйму, а победы не видно. И остался у них от всего мира один захудалый гноменок. Его прежде по малолетству на войну не брали, вот он и уцелел. А теперь никого родных не осталось, сам большой, сам маленький... Собрался последний гном, нашел себе какой ни есть мечишко и пошел за отчий дом сражаться. Приходит к горе и видит: и братья, и дядья все лежат побитые, никого в живых нет. А рядом змеи лежат, секирами порубленные, ни одна не дышит.

Стал гном врага на битву звать. И выползает ему навстречу захудалый змееныш, весь из себя полтора вершка. Один остался на все змеиное племя. Удивился гном:

— Как же я тебя убивать буду, такого малого? Уползай-ка ты отсюда подобру-поздорову.

— Нет, — отвечает змееныш, — я тут родился и никуда отсюда не уйду. Здесь мой дом.

— А и что тебе в этом доме делать?

— В своем дому да дела не найти? Вишь, сколько тут богатств набрано-скоплено? Все прибрать нужно каждая зо-лотиночка пригляда просит. Разложу все, как есть по местам, лягу посередь большой залы и буду радоваться на такую-то красоту.

— А ты подумал, — говорит худой гноменыш, — что богатства набраны-скоплены, да не тобой? Их мои прадеды и пращуры добывали, собирали и по местам раскладывали, а твои змеи все пограбили да поотняли, а хозяев огнем по

жгли и смертью поубивали. Только не бывать такой неправде ни на земле, ни под землей, ни на светлых небесах. Уползай отсель, пока живой есть, а не то, так давай биться не на жизнь, а на смерть.

— А ответь ты мне, — говорит заморный змееныш, — что ты делать станешь в столь огромном дому, коли повезет тебе меня поратить до смерти?

— В своем дому да дела не найти? Все прибрать нужно, покладать покрасивее, кладовать понадежнее. А как все ухичу, сяду посередь большой залы и стану радоваться душой на такую красоту несказанную.

— Так ведь и я не на базар потащу, — говорит малый змейко. — Зачем тебе меня мечом рубить, для чего мне тебя ядом язвить, когда мы одного хотим — чтобы вся подгорная краса цела оставалась и душу радовала? Давай' вместе в большом зале быть, вдвоем на каменья любоваться, дружно злато беречь. А что отцы наши, дядья и деды поубивали друг друга из-за той казны, так нашей вины в том нету. Коли и мы друг друга поубиваем, то тогда и краса ненужно погаснет, и казна обесценится.

Подумал гноменыш, да и согласился. С тех пор в пустом месте под горой два хозяина живут, в четыре глаза за порядком смотрят. Там у них под горой самое место богатю-щее: и яхонт, и лап, и хрупик, и тяжеловес, и аматист, который любовники носят, и желтый белир, и всякий иной по-дельный камень. Лежит, а в руки не дается. Место богатю-щее, а не добычливо. Железной руды покопать или медной, это можно, хотя и тут добыча невелика. А золота или каменьев — не взять, хотя все приметинки как на ладони лежат. Есть в горе всякого богатства, да хозяева брать не велят. Так и зовут нашу гору Пустой, то ли оттого, что место под ней пустое, где подземный город стоял то ли оттого, что всякий старатель отсюда пустым уходит...

— Дядя Матвей, поди, пустым не уйдет, — поперечил бойкий правнучонок.

— Может, и не уйдет, — бабушка Ненила на все была согласная. — Матвеюшка мне тоже сродственником доводится. Глаз у него верный да рука легкая. Бают, что он раз в городе напротив губернаторских палат самоцветную друзу сыскал. Дорогу там мозаичным камнем стелили. Свои таким грубым делом не промышляют, а иногородние в отхожий промысел нанимаются. Камень отесывают да на дорогу укладывают. Тоже мозаикой кличут, хотя каменье там не цветное, а самый бросовый плитняк. Вот Матвейка-то мимо шел, да и углядел нужный камень.

— А что, — грит, — работнички, почем этот булыжник продадите?

— Бери, когда нужда есть, — отвечают мужики. — Мы его тебе за так подарим.

— За так не могу. Нынче Даришь уехал в Париж, а замес-то приехал его братец Купишь.

— Ну, когда ты гордый, — смеются мужики, — то гони целковый рупь.

А камень булыжный, ежели кто не знает, четыре копейки за пуд стоит.

Однако Матвейка и глазом не моргнул.

— Сколько прошено, столько, — грит, — и плачено. И не говорите потом, будто я цену сбивал или задаром чужой камень схватил.

Отсчитал Матвей за булыжник цельный рубль, из рук в руки. А потом взял кайлушку, тюкнул легохонько и открыл друзу самоцветных сапфиров. И цена ей была семьсот рублей. Мозаичники потом чуть не весь булыжный товар переколотили, искали вторую такую же диковину Не нашли.

Было такое, не было — Бог весть. Вернее, что не было. Это ж дураком надо быть, чтобы щебеночной киркой друзу рушить, да еще на глазах у чужих людей. Однако ж сказка живет, потому что Матвей, бабки Ненилы внучатый племяш, и впрямь мастером был редкостным, какие раз в тыщу лет рождаются, а потом тыщу лет помнятся.

Матвейка с малолетства был к камню приставлен, а вот не давалось ему рукомесло да и только. Шлиф навести, душу камня показать — это мог, а чтобы вещицу какую сработать — такое не получалось

— Что его зря резать да гранить, ежели он и без того хорош?

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 12 0 0 1

42