Техника - молодёжи 2001-04, страница 49

зеркальными кристаллами уходили в серое осеннее небо. Этот мир был для Сандера чужим, он казался сном. Так вот, откуда, оказывается, приходят странные сны — это все, что осталось от Александра. Сандер стоял у окна скрестив руки на груди, потом спросил, не оборачиваясь:

— Я могу вернуться туда?

— Нет. Вы умерли в том мире, и он прекратил свое существование, потому что держался только на вас. Его уже попросту нет.

Сандер промолчал. Иванчук подошел к нему.

— Александр... Сандер, я знаю — вам сейчас тяжело Вы попали в Реальность. Это чужой для вас мир, но он настоящий, и вы должны привыкнуть к нему. Вам в нем жить... Трудно не только вам. Как, как я смогу объяснить происшедшее Наташе, жене Александра? Она звонит каждый день...

Тяжелая тишина длилась несколько минут.

— Что ж, я постараюсь... привыкнуть, — вымолвил Сандер. — Разве мне остается что-нибудь другое?

Сандер медленно шел по улице. Вокруг были люди, они спешили по своим делам, но Сандер был одинок в этой толпе, как был одинок уже несколько недель с тех пор, как попал в Реальность. Привыкнуть к технике и быту оказалось проще всего. Сложность была в другом. Сандер испытывал непонятное чувство вины перед друзьями Александра, его женой Наташей, перед их трехлетним сыном... В том, что произошло, не был виноват никто, но Сандер знал, что это чувство останется с ним навсегда. В нем продолжают видеть Александра, а ведь он другой, он прожил свою жизнь в своем мире, куда ему никогда не вернуться. И пусть того мира никогда не существовало, пусть он был всего лишь иллюзией, для него реальностью всегда будет тот мир, а не этот, настоящий. И это всегда будет отделять его от других людей.

Сандер остановился в людском потоке, посмотрел вверх. Зеркальные обелиски небоскребов поднимались в небо, по которому ползли тяжелые снежные облака. Дул пронизывающий ветер. Сандер поднял воротник куртки, спрятал руки в карманы и побрел дальше, глядя на серый асфальт под ногами.

А с неба сыпалась мелкая острая крупка, первый в этом году снег. □

ва, что я чужой на этом празднике жизни, — до тех самых пор, пока не встретил...

Великий Космос! Как же ее звали?

Странно, не правда ли? Когда-то я думал, что более дорогого для меня человека нет во всей Вселенной — по крайней мере в той ее части, которую я успел к тому времени облететь, — а теперь с трудом вспоминаю ее имя. Кажется, ее звали Сея. Или Вея. У нее было смешное на слух землянина имя, в нем слышалось какое-то старинное сельскохозяйственное деепричастие, и сама она была очень смешливой, хрустальный колокольчик ее смеха вздрагивал по любому поводу, и чаще всего этим поводом становился я — старающийся избегать открытых, простреливающихся с воздуха мест, диссонирующий своей парадной, еще ни разу не глаженной формой с толпами отдыхающих в полупрозрачных туниках, постоянно сбивающийся с прогулочного шага на строевой, — в такие моменты она начинала меня передразнивать, и я нисколько не обижался на нее, только смущался немного и думал: в том, что она может вот так спокойно смеяться и с чарующей наивностью полагать, что «дегазация» — это процесс помешивания трубочкой в бокале с коктейлем, есть отчасти и моя заслуга.

Может быть, именно ее беззаботный смех пробудил во мне неведомые дотоле чувства. Или походка: когда она шла вдоль набережной, казалось, даже воздух замирал, чтобы полюбоваться на нее. А может быть, мне просто хотелось, чтобы когда я снова вернусь туда, где вечный бой и на один удар сердца приходится по десять выстрелов и два импульсных разряда, даже если случится страшное и я попаду в окружение, один против целой армии озлобленных безжалостных врагов — то даже тогда я смог бы подумать, что кто-то родной ждет меня здесь, в этом маленьком кусочке рая. Может быть...

Как бы там ни было, я влюбился.

Решительно и, как выяснилось вскоре, не без взаимности

— Хорошо! — прошептала Сея в мое напряженное, заранее готовое к любым вариантам вежливого отказа, ухо. — Теперь главное, чтобы ты понравился моей семье.

Я облегченно и не слишком натурально рассмеялся и ответил в том смысле, что сделаю для этого все от меня зависящее.

Олег

ОВЧИННИКОВ

ПУТЬ

МУЖЧИНЫ

(Из воспоминаний космодесантника)

Однажды я был влюблен. Было это, как принято говорить в сказках, давно и далеко.

По крайней мере, задолго до того, как мне посчастливилось повстречать свою постоянную спутницу жизни. Моим отношениям с той девушкой, как будет явствовать из нижеследующего, не суждено было выйти за рамки платонических, кажется, мы даже ни разу толком не поцеловались. Так что ничего предосудительного в том, чтобы поведать читателю эту историю, я не вижу.

Это случилось на Гурмании — планете курортного типа, существующей, в основном, за счет оттока денег из карманов богатых — и не очень — туристов, но на ней, в отличие от большинства подобных планет, залетный гость ощущал себя именно гостем, причем званным и желанным, а не просто курьером для перевозки кредиток.

Вообрази, читатель, восемнадцатилетнего парня, который не лишен иллюзий и привлекательности, только что прошел свое первое боевое крещение и вдруг оказался в двухнедельном отпуске за казенный счет. Как по волшебству я перенесся прямо с поля боя, где смерть ежеминутно была от меня на расстоянии импульса, готовая в любой момент ослепить, измельчить и рас-фазировать, — в сказочный мир, где морская вода имеет температуру крови, а водопады грохочут, как баллистическая ракета на старте; где аромат цветов действует на сознание не хуже отравляющего газа, а глаза девушек блестят, как свежеотлитые серебряные пули, и столь же смертоносны для чувствительного и наивного юношеского сердца! — ну разве мог я тогда не влюбиться?

Хотя признаюсь тяга к мрачноватым сравнениям военной тематики долго еще не оставляла меня. Пусть местное солнце светило мне так же, как всем, а в приветливых улыбках гурман-цев не было ничего неискреннего, я не мог отделаться от чувст-

— Хорошо, — повторила она. — Тогда встретимся завтра Утром. У меня.

Наутро я был неотразим. Я начистил ботинки золотой пыльцой