Техника - молодёжи 2001-11, страница 24

На этот раз я цел, а единственный экземпляр опытной машины разбит. До сих пор тяжело это переживаю, хотя, кажется, сделал все, чтобы спасти машину

Анохин выполнял программу взлетов на сверхзвуковом истребителе МиГ-19 с безаэродромной пусковой установки (катапульты), одним из первых отрабатывал на бомбардировщике Ту-16 методику «конусной» дозаправки в полете, создавал на летающей лаборатории Ту-104ЛЛ эффект невесомости для первой группы будущих космонавтов. В 50-е гг. построили управляемый по радио самолет-снаряд. Для ускорения испытаний решили отработать систему управления с участием летчика — первым сделать это вызвался Анохин...

Как-то я спросил Сергея Николаевича, в чем суть его подхода к работе летчика-испытателя.

— Я бы сказал так: преодоление и совершенствование себя в интересах дела. Хочется сделать что-нибудь такое чего еще никогда не делал, и, если все проходит нормально, это радует. Мне приходилось первым поднимать опытные образцы, проводить многочисленные эксперименты и тематические испытания, связанные с научными исследованиями. Это всегда путь в неизведанное, связанный с неожиданностями Возникает ли страх перед вероятной опасностью? Поначалу да, но у профессионалов он атрофируется. Человеку, постоянно испытывающему чувство страха, на нашей работе делать

нечего. Я, например, больше всего боялся по своей вине разбить какую-либо машину — стыдно было бы. Что касается риска, то нам часто приходится работать на предельных режимах, определяя степень надежности машины. К примеру, самолет рассчитан на определенную скорость, на ней он вполне безопасен. Полетишь быстрее — от скоростного напора, от перегрузок могут возникнуть деформации и даже разрушение конструкции. А испытатель должен дойти до предела технических возможностей аппарата: самолет для нас — это летающая лаборатория в которой выполняющий конкретную программу инженер-исследователь отключен от любых посторонних эмоций. В конце войны мне пришлось летать на американском истребителе П-39 «Аэрокобра», плохо выходившем из штопора. Перед испытанием крыло разрисовали на квадраты с номерами и обклеили шелковинками. Такая же схема была у меня на

планшете. Сваливаю самолет в штопор и наблюдаю за обтеканием крыла на различных участках, поведение шелковинок переношу на планшет. А машина в штопоре, из которого — кто ее знает! — может и не выйти. Если бы я думал об этом, то не выполнил бы задания Теперь представьте современный истребитель, где испытатель — и летчик, и бортинженер, и штурман, и радист. Но главное, он испытатель и должен одновременно следить за показаниями десятка приборов, все запоминать, да еще записывать, ситуации бывают же разными. Мне приходилось шесть раз покидать самолеты. Но и такой ценой добываются необходимые сведения...

Друзья называли его «человеком-птицей», для следующего поколения его имя стало легендой. И не потому только, что он был Героем Советского Союза, заслуженным летчиком-испытателем СССР, заслуженным мастером парашютного и планерного спорта. Просто жизнь Сергея Анохина стала эталоном, к которому стоит стремиться. А сам он огорчался, что не все сделал «такое, чего еще никто никогда не делал». Это касалось космоса.

В 1964 г., когда Анохин закончил работу испытателя, его нашел старый товарищ по давним планерным слетам в Коктебеле С.П Королев и предложил работу в своем конструкторском бюро. Анохин возглавил летно-методический отдел подготовки космонавтов-исследователей для полетов на орбитальных кораб-

На праздновании 40-летия отечественного планерного спорта в ЦК ДОСААФ. Слева направо — С.Н. Анохин и летчики-космонавты Ю.А. Гагарин и В.Ф. Быковский.

Последний совместный снимок С.Н. Анохина и М.М. Громова, датированный 1984 г.

лях «Восход», «Союз», станциях «Салют». Среди его учеников — А.С. Елисеев, В.Н. Кубасов, В.И. Севастьянов, Н.Н. Рукавишников Г.М Гречко, В В Аксенов и многие другие. Готовился к полету и сам Сергей Николаевич.

«Был в группе кандидатов и еще один человек, глубокое уважение к которому мы храним по сей день, — писал летчик-космонавт СССР В.Н. Кубасов. — Он не стал космонавтом, хотя пришел в наш коллектив с благословения самого Королева. Я говорю о личности, легендарной даже в

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 1 1 '2 0 0 1

22

кругу коллег, Сергее Николаевиче Анохине. Ему было 56 лет, когда он присоединился к нашей группе. Невысокий, худощавый, он многим из нас давал фору в силе, упорстве, прекрасно работал на спортивных снарядах.

Врачи закрыли ему дорогу в космос, но нашим воспитателем, наставником он остался на многие годы, и все мы благодарны за школу мужества и мастерства...»

В одной из наших последних бесед Анохин заметил:

— Чем я мог бы объяснить столь долгую жизнь в авиации? Наверно, в первую очередь, тем, что очень любил свою работу Быть первопроходцем — значит, этим жить, и к этому нужно быть постоянно готовым. Знаете, немного не полетаешь по каким-то причинам — даже настроение портится. Летчик испытатель должен летать много, не обязательно по программе, а для себя, чтобы всегда быть в форме...

Сергей Николаевич гордился дружбой с товарищами по профессии, но особое чувство — даже преклонения — испытывал к М.М. Громову.

— Трудно воспитать летчика-испытате ля, да и как найти тех немногих, кто способен на это, — говорил Анохин. — Таким безошибочным чутьем обладал Михаил Михайлович. Он организовал Летно-иссле-довательский институт и Школу летчиков-испытателей. До войны я много летал на планерах, а Громов следил за моими полетами и неожиданно пригласил к себе в институт.

— Наше дело требует высокого мастерства, — сказал он. — Особенно в пилотировании. У вас есть ощущение машины, а остальному научим.

Но началась война и я стал возить грузы за линию фронта. Громов не забыл меня и напомнил о своем предложении. Впоследствии я осознал, что он лучше разглядел меня...

А вот о чем рассказал Громов:

— Сергей Анохин — человек безусловного бесстрашия. Для него не существовало никаких пределов. Он летал необы чайно красиво, виртуозно, всегда с определенным замыслом и только ему присущим неповторимым почерком.

...В 1984 г. мне удалось собрать этих представителей двух авиационных эпох поршневой и реактивной, на квартире Громова. Конечно, я и подумать не мог, что сделанный тогда снимок окажется по следним в их жизни... ■

Фото из архива автора