Техника - молодёжи 2004-10, страница 51

сказала, что позировать на этот раз не будет. Приходи, посидим. Просто посидим, попируем (она так и выразилась - «попируем»), попляшем, споем. Ее подруги очень искусны в плясках и песнопениях... Но Ларисины подруги Алексею были неинтересны. А вот если он придет завтра, а? Дело в том, что эскизов у него ровно шестьдесят девять, и просто необходимо, чтобы... Нет, завтра нельзя. Совсем по другой причине, но тоже нельзя. И послезавтра тоже. А двадцать пятого - Рождество, двадцать пятого Люба сама будет в гостях. Нет, не в общежитии, далеко от общежития. Очень далеко? Очень... Значит, сегодня Алексей не зайдет? Жаль. Тогда завтра утром Лида принесет в офис его планшет и всё прочее.

- Всё прочее - приноси, - хрипло проговорил Алексей.

- А рисунки оставь. Оставь себе.

- Спасибо, - серьезно сказала Ляля. - Я выберу то, что мне больше понравится, можно?

- Я же сказал: бери все!

- Нет, так нельзя. - Она провела кончиками пальцев по его трехдневной щетине, от виска до подбородка. - Я так не хочу. Я знаю, что тебе не жалко, но я не хочу...

Она взяла первый и сорок седьмой эскизы: «Набежавшую волну» и «Пробуждение». Это был странный выбор. Среди шестидесяти девяти эскизов нашлись бы и получше этих двух. Гораздо лучше... Но о вкусах не спорят.

«Всё прочее» - шестьдесят семь из шестидесяти девяти листов испорченной терпеливой бумаги в планшете, краски, карандаши, кисти, палитры, мольберт (Господи, он совсем забыл о мольберте, а она тащила его на себе через весь город!), и даже кипятильник, и даже неполная баночка «Нескафе» - было аккуратно сложено возле его стола. А самой Серой Мышки уже не было. Совсем. Вместо нее шумно суетилось над чайником нечто пышно-плотное, в гремящей джинсовой броне и с гигантскими фарфоровыми клипсами... Оказалось, что Алексей пришел на работу не «назавтра», а только через день - и этот день тоже выпал из его памяти. Была пятница, 24 декабря, и конвертик, который подал ему шеф (нехорошо при этом усмехаясь) был унизительно и заслуженно тощ.

- Зарплаты за эту неделю не жди, - заявил шеф, брезгливо отхлебывая недозаваренный чай. - Зарплату ты не заработал. И не дыши в мою сторону. А премию - на, радуйся.

- Спасибо, - сказал Алексей. - А за что премия?

- За голую жопу, - объяснил шеф. - Пакость, но срабатывает. Считай, триста квадратов с твоей подачи сделали... Ну, и за Новый год. А сейчас пошел вон. Похмелись на свои и побрейся. Фрейдист!.. - и он вышел сам, недовольно грюкнув дверью.

Предстояло объясняться с Мартой. И предстояло выяснять, куда запропастилась Серая Мышка. Первое Алексей отложил на вечер, на «после работы», а второе произошло почти само собой, но при посредстве Таи-сии Павловны. По ее словам выходило, что «эта шалав-ка» (не шалава, а вот именно «шалавка»!) от нас, слава Богу, свалила - далеко и, дай Бог, навсегда. Почему «дай Бог»? А потому что потаскушка, Виталика вон чуть не испортила, да и на себя посмотри, и даже Илья Сергеевич одно время... Тут Таисия Павловна конспиративно поджала губы и поспешила заявить, что Илья Сергеевич все-таки мужчина неглупый, не то что некоторые. А в какое «далеко» она свалила, это никому не интересно - не то на Алтай, не то в Италию. Замуж выскочила -и всё, и больше вы Таисии Павловне об этой щучке не напоминайте.

Ай да мышка, ай да серая!.. Ну и ладно.

Алексей взял у Георгича бритву, поскребся насухо в Жекином закутке и пошел вон - похмеляться на свои.

- А вот и человек с лошадиной фамилией! Алёшка, ты или не ты? - Алексея хлопнули по плечу, и он обернулся, чуть не расплескав пиво.

Волнистые снежные кудри и такая же борода, веселые синие глазки из-под белых кустистых бровей

ТЕХНИКА-МОЛО

и крупнопористый морковного цвета нос, утонувший в белых пушистых усах. Лет двадцать назад всё белоснежное было рыжевато-русым, а теперь невысокий кряжистый дед Мазай превратился в деда Мороза, и еще добавилось обтянутое толстым серым свитером пузцо под распахнутым кожухом... Это был Щегол -Иван Арсеньевич Щеголихин, самый гениальный из непризнанных художников Усть-Ушайска и самый непризнанный из гениев российской живописи. Так он рекомендовал себя сам, и никто не спорил с этой автохарактеристикой. Когда-то Щегол преподавал в детской художественной школе, и Алексей хаживал в его любимчиках.

- Ну точно, Алёшка Овсов! - продолжал Щегол. -Ты мне вот что скажи, Алёша: тебя когда, поганца ленивого, выставлять начнут?

- Как только надерусь, Иван Арсеньевич, так сразу и выставят, - улыбнулся Алексей. - А фамилия моя -Чепрак.

- Ну-ну-ну, уже и обиделся на старика. Я же знаю, что не Овсов, а как точно - не помню, помню только, что лошадиная. Вот я и говорю: выставляться надо, мелькать, если хочешь, чтобы твою фамилию знали и помнили!

- Нечего мне выставлять, Арсеньич. И не на что. И негде.

- Нечего или не на что? Или негде?

- Нечего, - твердо сказал Алексей.

- Врешь, - убежденно сказал Щегол и покосился на пухлый планшет. - Скромничаешь. Это грешно.

- Скромничать - грешно?

- Скромность, Алёша, есть высшая степень гордыни. Покажешь? - он кивнул на планшет.

- Это эскизы. Я не люблю показывать незаконченное.

- Ничего, мне можно. Все-таки я был твоим учителем.

- Но ведь не здесь же, - Алексей беспомощно оглядел заплеванную «стекляшку» пивной.

- Правильно. Пошли в кукольный. Заодно и выпьем на халяву.

- Там что - елка для алкашей?

- Там презентация первой книги нашего губернатора, на которую пригласили весь творческий бомонд, а про тебя почему-то забыли. Но я исправлю упущение властей. Пошли, Овсов! Будем делать из тебя Чепрака.

- Интересно. Я думал, что из губернаторов только Салтыков-Щедрин писал книги.

ДЕЖИ 1 0' 2 0 0 51