Техника - молодёжи 2009-04, страница 57
- Фу. какая бяка, дедушка! — простодушно воскликнула девочка, зажмуриваясь. Мальчик ничего не сказал, но поживой мимике его лица было видно, природное любопытство борется с врождённым отвращением к столь чудовищному порядку вещей. Дед, вглядевшись в них, улыбнулся: — Слушайте, ребятки, да ведь, наверное, правы ваши родители: зря я вам это всё рассказываю... Кто знает, может это мне всё приснилось... - Нет. нет, дедушка, пожалуйста, рассказывай дальше,-чуть не хором загалдели дети. - Да чего там рассказывать-то,— вздохнул старик. — Ну посмотрели мы на эти мешки. Я тогда Прохору и говорю: «Может, это есть та самая картошка, что нам принести им надо? Может, это и называется «спрятанный мешок»? Ну и повезло же нам! Давай, его возьмём вдвоём, приволочём, если им так позарез картошка нужна... Они нас и отпустят... И мы уже с ним к этим мешкам двинулись, а потом чего-то замешкались, на ящики сели, стали рассуждать. И хотя мы ешё молодые да глупые были, но дотумкали, что картошку эту брать не нужно. Не нужно! И даже не потому, что воровать — ну:., значит — брать чужое без спроса — нехорошо. Так нас родители с пелёнок учили. А что-то другое... какая-то другая важная мысль нам в голову тогда пришла. Ну. вот, скажем, устроили организаторы забег этот дикий за картошкой. А смысл соревнования-то. может быть, совсем в другом. Например, на степень тупости: кто дурее — мешок по подъездам искать да ешё по эскалатору сломя голову бегать! А может это ешё состязание - на вороватость, подлость, всякие такие качества, в которых они, видно, хорошо разбирались... А с третьей стороны, может быть, организаторы свои соревнования проводят, а кто-то выше их, выше элитников. вообще выше и главнее всех — свои. То есть у нас — забег в мешках, а поверх этого идёт проверка людей - в ком сколько от людей ещё сохранилось? Что-то в таком духе мы с ним тогда надумали,- продолжал старик. А как надумали, так нам и легче сразу стадо: в Колонию, так в Колонию! Всё равно, они нас ни за какую картошку не отпустят теперь! Поднимались по винтовой лестнице на выход из подъезда и между собой фантазировали: как мы там вдвоём в Колонии жить будем. А как вышли на улицу обгаженную, воздух города вдохнули, в животе сразу закололо — рвота подступает и слёзы одновременно. Смотрю - и Прохор тоже бледный стал, как смерть. Друг дружке мы с ним опять в глаза посмотрели и увидели всё сразу: и матерей наших заплаканных, и отцов поседевших, и ручей обший на лужайке, который мы теперь никогда, наверное, не увидим... Девочка всхлипнула. Но старик, сжимая узловатые пальцы в кулаки, продолжал рассказ: - Заметили мы тут. что некоторые ребята тоже группками по двое, реже по трое - не бегают, не суетятся, а как мы прогуливаются. А некоторые куда-то, с виду небрежно, а на самом деле — целенаправленно подвигаются. Переглянулись мы с Прохором и пристроились за одной такой троечкой. Идём чуть поодаль и смотрим, куда это они чешут. И одна и та же мысль у нас с товарищем возникла. А у тех, видно, та же самая мысль на троих была. Они, потихоньку оглядываясь, всё дальше от входа в метро уходили. На нас внимания не обращали, организаторов высматривали. А тех и не было -улицы, совершенно пусты. В какой-то момент, видать, у них нервы не выдержали — узрели перед собой большую площадь и давай дёру через неё! Я тогда тоже рванулся за ними, но Прохор меня за плечо схватил, как клещами, - и не думал, что в нём столько силищи! Я на него глазами сверкаю стою, а он на меня. И вдруг -«хлоп», «хлоп» впереди. Мы смотрим и зеленеем с ним оба: там, где ребята только что бежали, — чуть заметные дымки закрутились - и нет никого! Точно так. как наш вибролёт на пустыре, они растаяли... Как работает аннигилятор, мы тогда ешё не знали... Сели мы с Прохором прямо на асфальт, заплакать хотели, но слёз почему-то не было. Один ужас и тоска бессильная. Сидели на асфальте, что-то камушками рисовали, почти не разговаривали. И даже обрадовались, когда через какое-то время нас подобрали гидромобили организаторов, собиравшие уцелевших. Ехали, нахохлившись, молча, смотря по сторонам — запоминая. Только на подъезде к большому зданию светящемуся, помню, кто-то громко пукнул в тишине. И все тогда заржали — мальчишки всё-таки! Старик на этот раз надолго замолчал, жуя губами, погрузившись в себя. Его морщины, казалось, стали глубже и в них, как в складках ткани, залегла красноватая пыль. Мальчик и девочка тоже молчали, не решаясь потревожить деда. Наконец, молчание прервала внучка. Не отпуская руку брата, за которую давно держалась, она спросила почти одними губами: - Дедушка, а что потом? - А потом — суп с котом, — ответил дед присказкой, всегда смешившей внуков. Но подхваченный потоком собственной памяти, продолжал: - Нас разделили на группы и долго водили через очень светлые комнаты. Мы проходили через какие-то лучи и смотрели в глазки каким-то приборам. Потом... потом нам что-то вкололи в вены, и мы крепко уснули. А проснулись уже на кораблях в начале Большого пути. Весь он был похож на длиннющий сон. Нас постоянно кололи чем-то умные автоматы. В перерывах между снами мягкие |
