Юный техник 1959-08, страница 46— Еще двести километров, — ответил тем же тоном шофер. Вчерашний «таксист», он по привычке измерял расстояния в рублях. Трубка моя погасла. Я зажег спичку. В желтом, хилом свете были видны резкие морщины на лбу и щеках парня. Пыль и дальняя дорога на время состарили его. Он был похож на танкиста, который после удачной атаки настолько устал, что даже на улыбку сил не хватает. А за бортом продолжала прыгать бесконечная серая стека. Бег машины замедлился. Отстала последняя в колонне. !В пшеничной степи товарищей не оставляют. Это непрелож-■ный закон целины. Мы вышли из ма шин. Хорошо размять онемевшие руки, ■ноги, вдохнуть свежего воздуха. Освободиться от запаха бензина и горячего металла... Вдруг небо над нашими головами раскололось. Его, как луч невиданного прожектора, пересекла светло-зеленая фосфоресцирующая полоса. Из-под зеленой полосы стали пробиваться сначала чуть заметные, а потом очень и очень отчетлизые розовые языки пламени. Вскоре они подожгли все небо. И над .алтайской степью вырос красный купол. Он вытянулся, превратился в торжественно колеблющееся знамя. Казалось, где-то меж звездами в космических просторах сегодня большой праздник. (Через несколько дней газеты писали о редком в здешних местах северном сиянии-) А пока мы молча стояли на холме, господствовавшем над ■всей округой. Знамя росло, полосы его становились то кроваво-красными, то вновь розовыми. Никто не проронил ни слова. Мне, бывавшему на высоких широтах, сияние было не в новинку, и я с высоты холма посмотрел вниз. А там... там не было больше серого забора, не было пыльной дороги, как и не было у нас больше усталости. Казалось невероятным, что мы вот уже третий, пятый, а может, и седьмой день почти не спим, возим бензин и кирпич, картофель и школьные парты, оконное стекло и карбид для глубинного совхоза. Там внизу, упираясь в горизонт, раскинулась многокилометровая пшеничная ширь. Она была то бледно-розовой, то медно-красной. Легкий ветер колебал стебли. Колосья бились друг о друга. Оттого n^ie iittfri | Пело тихую, сильную, мне неведомую песнь. И мне захотелось петь, пожать далекому другу-однополчанину руку, подбросить в поднебесье сына, погладить седые кудри жены.. Так это было сильно. Сильнее, наверно, не бывает. — Фантастика! — сказал шофер. Он имел в виду сияние. — Фантастика! — сказал я. Я имел в виду поле. |