Юный техник 1973-10, страница 24

Потом был «И-16», «ишак».

К концу тридцать девятого года «ишачок» считался пожилым аэропланом, но все еще держался в строю. И хотя из соображений безопасности, повышенной осторожности и в силу многих других благих намерений начальство ограничивало нашу молодую прыть, «ишачок» еще многое мог.

Мне особенно повезло: «И-16» я получил из рук младшего лейтенанта Артема Григорьевича Молчанова. Прежде чем стать истребителем, Молчанов достиг весьма значительных успехов в планеризме и был отмечен грамотой ФАИ за особые пилотажные заслуги. Мы уходили с Артемом подальше от аэродрома, он разгонял спарку со снижением, уверенно ставил машину в зенит и, оборачиваясь стремительными витками восходящего «штопора», скупо комментировал по СПУ (самолетному переговорному

устройству): «Теперь даем обратную ножку... ручечку на себя... тихонько... ложимся на спину... убираем кренчик — и вниз...»

Мы пикировали с углом в девяносто градусов, и Артем тянул «ишачка» на «иммельман», тянул так, что я слеп от перегрузки, вдавливался в сиденье и не всегда замечал, что «по дороге» к верхней точке «полупетли» мой инструктор успевал обернуться чистейшей восходящей «бочкой».

В курсантских глазах Артем был богом. Мы никогда не говорили, что пилотирует, как Чкалов, но это подразумевалось...

Молчанова часто ругали за самовольство, за нарушение инструкций и дополнений к инструкциям. Он отшучивался, цитировал Чкалова или Нестерова, и мы прочно усвоили: истребитель обязан пилотировать свободно, с блеском, иначе он будет не истребителем, а обыкновенной мокрой вороной.

Артем не ставил нам в пример Чкалова. Никогда не упоминап

его имени всуе, но молчаливо предполагалось: если уж быть, то быть лучшим, как Чкалов. Или... не быть совсем.

Закончив летную школу, я прибыл в строевую часть и получил в свое распоряжение «И-16» с голубой семеркой на хвосте. Развернул формуляр самолета — документ, в котором регистрируется все прохождение службы машиной, — и на первой странице прочел: «Самолет испытан. Годен к эксплуатации в строевых частях ВВС», — чуть ниже стояла размашистая подпись: «В. Чкалов». Я ошалел от счастья и, конечно, в первом же самостоятельном полете постарался доказать, что если уж быть, то не мокрой вороной... И потом неделю «пасся» на гауптвахте...

Теперь я без стеснения пишу обо всем этом. Пишу по праву наследника. И еще потому, что совершенно отчетливо понимаю — это ведь не обо мне, это обо всем нашем поколении, об истребителях последнего предвоенного выпуска и прежде всего о нем, о Чкалове, который предводительствовал нами, который и после смерти оставался для нас самым авторитетным авторитетом.

После «И-16» я пересел на истребитель Лавочкина — «ЛА-5», машину, рожденную в послечка-ловское время. На фронтовом аэродроме замученный бессонницей (это было летом, на Севере, когда круглые сутки стоял день , и спать было совершенно некогда) инженер эскадрильи подвел меня к тупоносому, грозному самолету и сказал:

— Вот, владей. Надо только четыре горшка сменить... И будет зверь, а не машина.

Взглянув на свой новый аэроплан, я не придал никакого значения словам инженера о замене горшков, то есть цилиндров двигателя; я не мог оторвать глаз от бортовой надписи: «ВАЛЕРИЙ

22