Юный техник 1975-10, страница 37

взбрыкнула? — спросил Баранов, когда они вырулили на старт.

— Да, — мгновенно сообразил Никита. — Время нужно учитывать, необходимое для раскрутки турбины.

— Молодец! — похвалил Баранов. Он переключил связь и запросил разрешение на взлет.

Машина мелко подрагивала, и по этой дрожи, неровной, нетерпеливой, пульсирующей, как кровь скакуна перед заездом, Никита вдруг понял, с какой сумасшедшей скоростью помчится по бетонке этот дьявол, как только инструктор отпустит тормоза.

— Сто пятый, я — горизонт . взлет разрешаю.

Разбег продолжался до непривычного долго. Никита глянул на приборную доску. «Никаких отклонений. Скорость — сто восемьдесят ..» В этот момент Баранов взял ручку на себя. «При поднял носовое колесо, — зафиксировал Никита. — Отрыв....» С глухим стуком встали в гнезда шасси, приняли соответствующее положение закрылки. МиГ взбы чился и, задрав нос, свечой устремился вверх. Никиту вдавило в спинку сиденья, но он, не замечая ни боли в пояснице, ни перегрузки, с удивлением взирал на вращающуюся стрелку высотомера. «Три тысячи, четыре, пять, шесть! Шесть тысяч метров, а они в воздухе чуть больше минуты».

— Ты понял, чем отличается теория от практики? — словно угадав мысли своего ученика, спросил Баранов.

— Потрясениями, — улыбнулся Никита. Его и впрямь поразила эта фантастическая скороподъемность. И тишина — рев двигателя оставался где-то позади

— Это хорошо, что ты еще не разучился удивляться, — заметил Баранов. И неожиданно: — Ты в театр любишь ходить?

— Очень, — признался Никита.

— Сейчас я тебе покажу декорации к спектаклю «Твой звездный час» в постановке инструк

тора летной подготовки Виктора Баранова.

...Стрелка высотомера продолжала стремительно вращаться. «Пятнадцать тысяч, шестнадцать, семнадцать... девятнадцать». Неожиданно Никита почувствовал смутное беспокойство. Оно росло и ширилось, и он, не понимая, откуда идет опасность, с тревогой посматривал по сторонам, пытаясь уловить суть происходящего. Сперва услышал: изменился звук, но не работы двигателя, а рассекаемого потока. Поток стал плотнее и гуще и больше не срывался с крыльев, создавая завихрения, а обтекал их, облизывал широким и мягким собачь им языком. Истребитель теперь не летел, а пожирал километры, и в этом жестком и неумолимом движении вперед было что-то дикое и сверхъестественное. Затем увидел: синева близкого, почти осязаемого неба стала густеть, наливаясь холодом бледно-фиолетовой краски, и они, постепенно темнея, медленно и неотвратимо расползались по всему горизонту. Никита поежился. Ему показалось, что небо поглощает, засасывает машину, как зыбучие пески неосторожного зверя, еще минута — и все будет кончено, он растворится в этой чужеродной, мерцающей неясными всполохами, тягучей, как расплавленный вар, массе И вдруг — что за наваждение? — на покрытых изморозью стеклах кабины заплясал месяц, тонкий, молодой дерзко-радостный, и вокруг него словно по мановению волшебной палочки, высыпали хрупкие шарики звезд И сразу наступила ночь, обыкновенная земная, гоголевская, лунная ночь со звонким пением девчат и буйными играми рас шалившихся парубков.

— Ну и как? — спросил Бара нов. — Гожусь я в постановщики'

— Да, — сказал потрясенный Никита. Такого в театре не увидишь.

— Поехали. — Баранов отдал

36