Юный техник 1979-02, страница 37

ему было лет тридцать пять. Не помню, чтобы он говорил о чем-либо другом, кроме моторов, запчастей, ресурсов. Всегда озабоченный, поджарый, как гончая, он бегал по аэродрому, подгонял механиков и техников, иногда сам залезал в мотор, проверял самолеты, которые должны были вылетать. Мы не знали, когда Сербии спал. На аэродроме он был всегда: и днем и ночью, при неверном свете переносок.

Таким же был старший техник звена Павел Павлович Шокун. Но от остальных техников он отличался тем, что любил летать, и я иногда брал его с собой. Правда, в штурманском деле он разбирался слабо, но у него была превосходная зрительная память: стоит пролететь раз, и он запомнит все ориентиры, все речки и ручейки, канавы и кочки этой местности, будто здесь родился.

Однажды, как в песне поется, «на честном слове и на одном крыле» вернулся У-2 Коли Загре-бенюка. Гитлеровцы не оставили на нем живого места. Мотор коптил, чихал. Крылья были в лохмотьях, из лонжеронов и нервюр торчали щепки. Только чудо спасло летчика. Горестно качая головой, осматривали машину.

— Придется списывать, — проговорил наконец Григорий Ефимович и как бы на'-<ал оправдываться перед Пал Палычем, больше уговаривая себя, чем техников: — А где ее отремонтируешь? Моторам а перебита, один цилиндр тоже, фюзеляж — дунь — сам развалится...

— Да я что? Я ничего, — забубнил ■ Шокун. — Оно, конечно... Только если... Раму-то сварим, цилиндр на свалке найдем, а по мелочам кой-что у меня найдется.

Сербину и самому не хотелось списывать разбитый самолет — это же лишний десяток детей, вырученных из фашист

ской неволи, но возможности ремонтировать его во фронтовых условиях он не видел. Техники, мотористы, инженеры и так были загружены — где найдешь лишнее время?

Из полевой сумки он вытащил бланк дефектной ведомости:

— Давай лучше писать. Диктуй!

Пал Палыч хитроумно начал с

легкого:

— «Лонжерон правый нижний...» Его тут можно хомутиком стянуть. «Две нервюры...» А это вообще раз плюнуть. Столяр запросто сварганит...

— Ты, Палыч, не крути, — рассердился Сербии. — Называй только повреждения — то и то, и молчи о том, кас< исправить.

— Перкаль на верхней плоскости два метра, фюзеляж у пилотской кабины — фанера клееная, — начал диктовать Шокун. — Растяжка правой плоскости... Элерон... Тяга руля высоты... Так это плевый тросик!

Когда Сербии и Шокун составили ведомость, в ней было записано сорок шесть серьезных повреждений. Командир полка Сед-ляревич, которому Сербии показал ведомость, без разговора вытащил ручку, чтобы списать самолет, но тут взбунтовалось сердце механика.

— Списать-то легче легкого,— Сербии потянул из-под руки комполка ведомость к себе. — А может, помороковать еще? — и выжидательно уставился на Седляревича.

— Да что тебя убеждать, Григорий Ефимович?! Сам знаешь...

— Считайте, убедили. Сделают ребята, сделают! — Обрадованный Сербии схватил дефектную ведомость и помчался к техникам.

Через несколько дней самолет Коли Загребенюка, блестя новыми заплатами, был полностью отремонтирован и мог бы летать долго, если бы не злая судьба...

Мы возвращались из одного партизанского отряда. У меня на