Юный техник 1982-04, страница 16

второй, третий...» Десятого выхватили из шеренги и поволокли к виселице. Снова начался счет. Полицай ткнул пальцем в грудь Виктора: «Девятый». И со словом «десятый» вырвал из строя мальчишку из соседнего двора.

Виктор Александрович рассказывал, а на глазах слезы:

«Под Анапой мы жили. Село было в глубокой балке. Через него дорога проходила. А дальше еще одно село стояло. Так вот, на дороге партизаны ранили — не убили даже — фашиста. В соседнем селе сразу расстреляли человек двадцать. А у нас виселицы поставили и каждого десятого... Я ж чисто случайно встал слева от того мальчишки, ровесника моего. И сейчас помню, какое горячее плечо у него было... О-о-о!.. Помню, когда приказали всем расходиться — вот не сдвинемся с места!.. Вот стоит каждый — белый как стена. Потом раскачались, домой все скорее. А мы, пацаны, от смерти, что нас коснулась, да не взяла, помчались со всех ног за село, на кручу. Оттуда видно и слышно все. Так село, знаешь, гудело. Как бы стонало. «У-у-у!..» — стояло в воздухе.

А зимой наши вернулись. Узнал я, что отец в наступлении погиб. Потом мать померла. Тетка меня приняла, а у нее своих четверо. Эх, вспоминать... Помню, она сшила мне из старого одеяла штаны. Одни на все времена года. Подвернула внизу, чтобы на вырост были. В поле работал. Коров пас. Образование свое пришлось на пятом классе кончить. Мужиков на селе — деды да мы. А инвентарь колхозный восстанавливать надо, чтобы сеять. Я рослый был, и назначили меня молотобойцем на кузню. Кузнец у нас был хороший, но старичок мог только показывать, как тяги железные, зубья для борон, подковы ковать. Хорошо учил. До сих пор ремесло это в руках...

Уж осень, а я босой. Насморк не брал, другое плохо было. Отрубишь кусок железа раскаленного, он отлетит, потемнеет быстро, а ты забудешься да пяткой на него голой. Увидел дед, что не заживают мои ноги. А он еще паять умел, значит, кислота у него была. «Помажь», — говорит. Как я помазал!.. Да как вокруг кузни, с прискоком!.. Но заживать начало. Потом постолы пошил себе на ноги. Мы их из резины делали, вот как...»

И словно в руках не ^воображаемый, а настоящий кусок резины, Виктор Александрович жестами, с детства памятными, стал показывать, как кусок этот надо обрезать, как по краю дырки шилом проткнуть, потом сквозь них жилу или шпагат продернуть, потом внутрь стелечку из соломы положить, затянуть на ноге и носить.

«Что потом было? — продолжал Сотниченко. — Кончилась война. Мужики, кто уцелел, вернулись. Пришло время и мне в армии служить. На военной службе стал механиком-водителем. Как видишь, еще с одной профессией в руках домой вернулся. Мне и сказали в колхозе — хватит молотом по наковальне бить, переходи на трактор.

Так и работал, пока на всю страну слово «целина» не зазвучало. Поехал туда по комсомольской путевке. Совхоз мы от первого колышка создавали. А в конце пятидесятых годов сюда, на КМА — тоже ведь ударная комсомольская, — переехал. Только не думай, Серега, что я летун какой... И сегодня работал бы на целине. Дочурка сорвала с места. Оказалось, нельзя ей жить в том климате. Приехали мы всей семьей в Губкин. Тогда еще ни карьера, ни ГОКа не было. Только шахта. Сняли мы угол, пошел я в шахту. Стал учеником проходчика. Считай, в третий раз жизнь начал...»

14