Юный техник 1989-06, страница 28

...Когда мне было 12 лет, никто, конечно, и я в первую очередь, не подозревал, что из меия получится писатель, тем более что даже н чи-тате1ем я был не бог весть каким.

Я вырос в Москве, на Сивцевом Вражке, возле Арбата. Школа наша, 59-я, стояла на Староконюшенном переулке. Дома там были старые, а в больших старых домах были дворы. Пожалуй, именно двор и определял мою мораль и мое поведение. Мы жили как бы стаями. Каждый двор — свои ребята, свои отношения, своя вражда или дружба с соседскими. Например, группа домов между Малым Власьевским и Староконюшенным переулками имела три двора. Я принадлежал к первому, у которого были напряженные отношения со вторым, но вполне дружеские — с третьим. А так как в школу ходили проходными дворами. то в периоды обострений это путешествие не всегда было безопасным. Когда только началась война, второй двор откуда-то добыл сирену, которой объявляли воздушную тревогу. А так как все хотели защищать Москву и сбивать гитлеровские бомбардировщики, то зависть нашего двора трудно описать. Правда, мне было лишь семь лет и меня гнали с крыши, когда ребята постарше залезали туда тушить зажигалки. Но мне-то казалось, что я сражаюсь с фашистами не меньше, чем взрослые... Помню, как с фронта на три дня приехал отчим. Зима выдалась снежная, двор был завален снегом по пояс, я при первой же возможности вытащил отчима во двор, который мы превратили в ук-репрайон. перекопав траншеями и дотами. И он, понимая, что поднимает до небес мой авторитет, давал советы, как лучше оборудовать командный пункт и позиции для пулеметов. На несколько дней я стал чеювеком уважаемым, отблеск славы настоящего старшего лейтенанта с орденом Красной Звезды упал на меня... Отчим погиб в мае сорок пятого, за три дня до Победы.

И как раз, когда мне исполнилось

двенадцать, воина кончилась. Я был уже человеком достаточно взрослым и сознательным, но однажды почувствовал себя маленьким мальчиком на первой в жизни елке — это случилось в один из дней конца апреля 1945 года. Мать, придя с работы, взяла меня и сестру и. ничего не объясняя, повела на Гоголевский бульвар. Мы сели на лавочку возле памятника Гоголю. Начало темнеть Вдруг зажглись фонари. Один, другой... Стали вспыхивать окна. Мы бегалн по бульвару, кричали и прыгали. Все люди радовались как дети. В этот день отменили затемнение. Значит, уже ни один фашистский самолет не долетит до Москвы. Никогда! Никогда!

Сегодня пожилые люди порой воспевают жнзнь военных н первых послевоенных лет—коммуналки, в которых жили почти все, голод и тогдашнюю вроде бы особую близость людей. Конечно, это было. Но, по моему, в большей степени это — ностальгия по собственному детству. Каким бы ни было, в памяти сохраняется хорошее. А вот у меня в памяти умиления перед той жиз нью в тесной коммуналке нет. Люди в нашей коммуналке были разные. Были и добрые, были и скандальные. А одни из наших соседей трудились в хозяйственном управлении МГБ — у них и после войны всегда было вдоволь еды и питья. Мы с сестрой Наташкой знали, что у нас только мама, которая работает инженером, а вечером раскрашивает анилиновыми красками стеклянные картинки для поликлиник. Как приработок. Словом, коммерческие магазины — не для нас. Коммерческие магазины - для зажиточных. В том. сталинском, послевоенном мире было немало жулья и несправедливости. И это тоже надо помнить.

Правда, мы тогда не очень задумывались. Были заняты. И хоть, наверное есть разница в наших занятиях и занятиях сегодняшних двенадцатилетних, в принципе мы жили по тем же законам. По ребячьим законам.

26