048 Коневский Рождество-Богородичный монастырь, страница 29

МОНАСТЫРЬ И МИР

В половине 3-го часа утра разбудил меня звонок в коридоре гостиницы. Было еще совсем темно. Видно только, как бегут в небе тучи, то открывая, то заслоняя звезды. Очертания собора высятся над березами. Озеро гремит, шумят березы. На колокольне ударили к полунощнице. Стучат сапоги монахов по каменной дорожке — тянутся иноки к собору.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа...

— Аминь.

— «Александр» через час отходит, — говорит брат Тихон, послушник, — с вечера еще пришел, волны берегся.

— Неспокойно озеро?

— Да не так чтобы... волнисто. Большой бури не будет, а покачает.

Опять это «покачает». Из Шлиссельбурга вышли на «Петре Первом» — так трепало, что мы сошли на Коневце, отсиживались, приготовлялись к Валааму. И вот, теперь, и на «Александре» покачает.

— Это ничего-с,— успокаивает нас брат Тихон, — для испытания вам, наше озеро дух смиряет, а потопления вам не будет, преподобный Арсений сохранит.

Я смотрю на его простоватое лицо: нет, он не шутит, он твердо верит, что «потопления не будет». Вспоминаю шутливые слова гостинника — «а потому вас и раскачало, чтобы мимо Преподобного не проезжали... вот и привелось к нему заехать... а теперь хорошо вам будет». Да будет ли? Я слышу, как накатывает море.

Идем в собор — проститься. Охватывает сырость и особый, глубинный, запах разбушевавшейся Ладоги. В небе бегут разорванные тучи. У святых ворот преп. Арсений, в схиме, благословляет нас из полутемного залома. В двери собора видны редкие огоньки свечей. Мы входим в пустынный храм и слышим

шшш

Иван Шмелев на Коневце

проникновенный возглас служащего иеромонаха: «Услыши ны, Боже Спасителю наш, упование всех концев земли, и сущих в мори далече...» — и я вспо-

Памятник Ивану Сергеевичу Шмелеву в Москве.

минаю о бурном море, — «.. .и милостив, милостив буди, Владыко...» И я молюсь о милости и вспоминаю, как петербургский извозчик-хозяин, ехавший на Валаам на «Петре I», приговаривал: «Кто в море не бывал — тот Богу не молился».

Разноцветные лампады над ракой преп. Арсения Коневского мерцают сонно. Над ними, в красивых сборах, малиновая бархатная сень. Старенький, едва двигающийся монах, разинув от слабости рот, ставит обеими руками дрожащую в них свечку. Накрытый складчатой мантией, неподвижно простерся перед ракой монах в молитве. Под сводами мрак, в темноте алтаря цветными огонь

ками теплится седьмисвечник, а кажется мне, что стою за полунощницей на Светлый День: только тогда бывает такая тишина и сумрак. И вдруг, с озера, загудел грозно пароход, — звал в путь. Бросив прощальный взгляд на тихие лампады над серебряной ракой Преподобного, я пошел к выходу. «Доброго пути...» — сказал мне кто-то. Я оглянулся. На дощатом полу чернела мантия, складки закрыли голову. «Спасибо», — сказал я с чувством невидимому иноку.

Начинало светать. Старичок-гостин-ник уже отправил на пристань наши вещи. Мы сердечно простились с ним, расцеловались даже. — «На Валаам съездите — нас и забудете... далеко нам до Валаама». И я вспомнил, как он рассказывал с сокрушением, что не стало у них нынче схимонахов. — «А каждому желательно схимонаха видеть... всякому хоть поближе быть к высокому подвигу желается». Мне жаль было этого старичка, обиженного за свою обитель, полного веры, что захочет Господь — и покажет славу обители: дарует и им подвижника.

Второй гудок. Мы сбегаем под гору, к пристани. Монашек сбрасывает причал и смотрит вслед. Дальше и дальше уходит лесом поросший Коневец. На неспокойных водах поднимается огненное солнце, огромное в тумане. «Сартан-лакс!» — кричит штурман. Перед нами — «Чертов залив» — «Сартанлакс» по-фински, куда опустилась некогда черная стая воронов, изгнанных Преподобным из-под страшного «Коня-камня», где было капище. Это глубокий залив, окаймленный лесом. Видны домики, пристань, бочки, белый маяк-игрушка на косе. Небо ясно, солнце уже в полнеба, и видно, как на водах лежит, весь освещенный солнцем, покинутый нами Коневец.

И.С Шмелев. Старый Валаам (1935)

Коневцу: «Мы направились к постоялому двору монастыря, который прославился тем, что был местом отдыха большого количества паломников. Нам приготовили завтрак, из которого съедобной была только рыба, которую, как мы видели, ловили монахи. После завтрака мы спросили, какого рода экскурсию мы можем сделать на острове. Нам ответили, что интереснее всего было бы проделать неболь

шое путешествие к каменной лошади. Это напоминало какую-то традицию, и по этой причине для меня оно таило привлекательность... Те сведения, которые нам удалось вытянуть из нашего гида относительно каменной лошади и святого Арсения, говорили о том, что каменная лошадь является символом жертвоприношений лошадьми, которые делали древние финны до принятия христианства. Что же каса

ется святого Арсения, то мы узнали только то, что он был страдальцем и умер в муках... Нигде в мире я не видел такой тучи омерзительных насекомых. Мы не могли оставаться на одном месте ни минуты, чтобы туча насекомых не облепила нас со всех сторон, а когда мы были в движении, каждого преследовала своя туча насекомых, и казалось, что каждый имеет свою собственную атмосферу».