048 Коневский Рождество-Богородичный монастырь, страница 26

«л\ы плыли in додошш еру...»

В разное время на Коневце бывали Федор Тютчев, Николай Лесков, Иван Шмелев. Видели здесь и более неожиданного гостя — Александра Дюма, чьи впечатления о Коневце составляют курьезный контраст воспоминаниям русских писателей.

Из Петербурга летом довольно удобно делать очень приятные, недорогие и интересные поездки к местам более или менее отдаленным, которые, однако, благодаря удобству и дешевизне теперешних сообщений, не без основания считаются в числе окрестностей нашей северной столицы. Сюда принадлежат "летние города": Балтийский Порт, Ревель, Гапсал, Аренсбург, Либава, Рига, Гельсингфорс и Выборг. Кроме того, очень интересно и приятно путешествие к известному финляндскому водопаду Иматре; но едва ли не интереснее всего прокатиться по Ладожскому озеру на два оригинальные монашеские острова — Коневец и Валаам...» Так писал в начале 1870-х годов Николай Семенович Лесков. И писал небезосновательно, ибо сам предпринял подобное путешествие.

Надобно отметить, что «приятными и недорогими» путешествия по Ладоге начали становиться с 1840-х годов, когда открылась постоянно действующая пароходная линия. К 1856 году количество пароходов, совершавших регулярные рейсы, достигло 10. И именно в это время маршрут Петербург — Коневец — Валаам весьма полюбился петербургской публике. Красоты северной природы, сравнительный комфорт пароходного вояжа, возможность воочию увидеть древние островные монастыри — все это вкупе делало поездку «на монашеские острова» весьма привлекательной. Прибавим к этому, что и времени она занимала не слишком много.

Федор Иванович Тютчев. Фотографический портрет из собрания музея-усадьбы в Муранове.

Лесков посетил Коневец и Валаам в 1872 году. Он был не первым из русских писателей, кто совершил подобное плавание. До него здесь побывал, например, Ф. И. Тютчев. Но свидетельств о его поездке очень немного — разве только в письмах его дочери Анны, сопровождавшей поэта, мы найдем какие-то отрывочные, очень поверхно

стные сведения («Я гуляла с папа в лесу при восходе солнца, затем мы побывали на Конь-камне...»), — а Лесков «отчитался» о своем путешествии перед современниками и потомками небезынтересным очерком «Монашеские острова на Ладожском озере». Любопытно, что для Лескова — как и для Ивана Шмелева, чья встреча с «монашескими островами» произошла несколькими десятилетиями позже, — Коневец явился своего рода прологом к Валааму. Такое отношение к Коневцу, очевидно, было характерно и для большинства паломников. Лесков, в частности, пишет: «На остров Коневец и на его святыни паломники смотрят как бы на преддверие к святыням валаамским: на Коневце как бы только можно предвкусить сладость тех религиозных восторгов, которые способен дать богомольцу Валаам; "Коневец исторгает первые слезы сознания грехов, — на Валааме льются восходящие до неба покаянные рыдания со сладостными воплями молитвы" Так говорят о Коневце и Валааме посетители этих уединенных монашеских островов, имеющие наблюдательность, воображение и веру». Более скромный, сравнительно с Валаамом необширный, не поражающий воображение своею природой (для жителя Петербурга она, в общем, была привычной — «Местность... не представляет здесь ничего чрезвычайного: остров Коневец точно отрывок лесистого петербургского побережья»), Коневец неизбежно отходил в глазах путешественников и паломников на