Вокруг света 1963-11, страница 34

может черт знает что натворить в море... Что-то пропустил ты, капитан, главное в этом парне.

Он представил, как, вероятно, одиноко и тоскливо лежать боцману в больнице. «Вернемся, пойду к нему, поговорим начистоту». Анатолий взглянул на палубу, увидел старпома Саню, Германа, Васю и матросов Юру Черкашина и Толю Олховикова. Это были его ребята. Экипаж. Он верил им, и они верили ему. Судно легло на свой курс.

сыновья и ТОВАРИЩИ

Из записной книжки. ...В 1889 году еще молодым ученым приехал на остров Ольхон в поисках графита Владимир Афанасьевич Обручев. Он пробыл недолго, бродил по скалистым берегам, раздумывая над главной загадкой Байкала — его происхождением. Прошло более полувека, и об этой его поездке напомнил академику старый учитель географии Николай Михайлович Ревякин.

Учитель знал Байкал. Те, кто рыбачил в море, водили суда, были его учениками. Учителю хотелось знать, кто живет рядом.

На остров в школу пришла открытка. Обыкновенная почтовая открытка. Учителю писал академик В. А. Обручев. Он сообщал, что его материалы по острову Ольхону не велики, и тут же говорил: хорошо бы, чтоб историей острова и его богатствами занялись сами ольхонцы.

С этой открытки все и началось. Учитель решил создать музей. Никто не удивился: зачем нужен музей в простом рыбачьем поселке Хужир. Все приняли это как должное. Ведь на Ольхон приезжают все новые и новые люди. Должны же они знать те места, где будут жить.

И отправились школьные отряды по острову. Искали в пещерах, на берегу, в лесах, в рыбацких избах.

В. А. Обручев не забыл хужирцев. «Милые ребята с острова Ольхон!» — так начинались письма. Он давал советы, что и как искать. Так академик стал вместе с учителем Ревякиным руководить музеем.

...Мне очень мило это бревенчатое старое здание, где стоят стеклянные шкафы с чучелами птиц и животных, где хранятся давнее оружие, иконы и минералы. Мне нравилось сидеть в углу и слушать неторопливую речь Николая Михайловича, наблюдать, как он ловко выбивает огонь старым бурятским кресалом. Так сидел я и сегодня

Дверь отворилась. Вошел Азаров. Он был в белой рубахе, худощавое лицо его гладко выбрито, ярче выступала седина на висках.

— Уезжаю, — кивнул он Николаю Михайловичу. — Утром на самолет. Пришел проститься.

Николай Михайлович внимательно посмотрел на него сквозь очки.

— Хорошей дороги.

— Спасибо.

— На будущий год ждать?

— Как всегда...

Они стояли друг против друга, два крепких старика: один — высокий, прямой, с военной выправкой, другой — коренастый, с крутыми морщинами. Наверное, они очень многое повидали на своем веку. Так скупо прощаются люди, умудренные долгой жизнью и умеющие угадывать чувства каждого без слов, по еле заметному движению на лице.

Азаров резко повернулся и вышел. Я вышел за ним и догнал его. Он не удивился, увидев меня рядом. Мы шли широкой улицей. Солнце садилось где-то за горой, и воздух был туманен.

— Пройдемте к молу. Хотите? — неожиданно сказал Азаров

— Хорошо.

Мы миновали проходную. Из раскрытых дверей завода выносили ящики с золотистым копченым омулем. С баржи «Таежница» разгружали клепку

— Вы, очевидно, байкальский? — осмелев, спросил я у Азарова.

Мы стояли на молу у самой кромки. Вода была прозрачна. У свай сновали косяки серой молоди. Он смотрел на их суету.

— Нет.

— Бываете здесь часто?

— Четвертый год. Летом в отпуск... Но когда-то...

— Жили?

— Воевал... Здесь у меня сын и товарищи... Давайте закурим, — внезапно предложил он. Лицо его словно сбросило замкнутую суровость.

Он взял папиросу, не спеша закурил.

— Четыре года назад у меня погиб здесь сын.

— Он был рыбаком?

— Нет, в рыбоохране... Он служил во флоте на Дальнем Востоке, потом после службы поехал сюда с товарищем. В этом повинен я.

— Что-то случилось?

— Нет... Просто я бредил Байкалом. Он слышал о нем с детства. Дело в том, что я партизанил тут в гражданскую, был комиссаром, а потом... Слышали про банду Кочкина? Отпетый был головорез. Громил сельсоветы, вешал коммунистов... После гражданской мы очищали от него и от другой бандитской сволочи Байкал.

— А сын?

— Он решил поработать на Байкале. Пошел в рыбоохрану. Тогда здесь особенно хулиганили браконьеры. Ночью катер сына наткнулся на них. Брали рыбу у Селенги, когда она шла на нерест. Чудовищное варварство. Приказали им остановиться. У браконьеров оказались обрезы. Открыли пальбу. Сын прыгнул к ним в лодку... Пуля настигла в прыжке. Похоронили в Байкале, по морскому обычаю. Он был матросом.

Азаров рассказывал спокойно. Смотрел на воду, курил. В этом его спокойствии была какая-то особая сила, заставляющая напряженно слушать.

— Байкал надо беречь, — сказал он.

— Его берегут.

— Да... Но его надо беречь и в своей душе. Он чист и крепок. Вы видели это?

— У меня здесь друзья: рыбаки, капитаны.

— Отличный народ. И сын был таким же...

Я вспомнил его картины, на которые, чем больше смотришь, тем больше проступает подробностей, необычных, свежих. Этот человек мог писать такие картины. Я это понял.

Мы долго стояли на молу. Сгущалась синева над Малым морем. Повеяло холодом от воды. «М. И. Калинин», наверное, уже подошел к Слюдянке и разгружает мороженую рыбу. Рыбаки вышли в море и выметали сети. Маша на Песчаной сидит в комнате и слушает радио. Старый учитель географии Николай Михайлович Ревякин делает записи в дневнике. На острове Ольхон заканчивается день. Обычный, рабочий. Ничего не случилось в этот день. У него были свои тайны, простые, повседневные. Часть из них я узнал.

Мы стоим на молу. Вдали — огни на катере и на ботах. Это плывут наши ольхонские ребята.

Счастливого вам плаванья.

Счастливого лова.

Тихо на острове семи ветров.

Байкал.

Остров Ольхон

В глубоком ущелье Памира протекает речушка Гармчешминка. Здесь находится горячий сероводородный источник Гарм-Чешма.

Здесь построены водолечебницы и жилые корпуса. Проложена дорога до центра Горно-Бадах-шанской области — Хорога. На курорт Гарм-Чешма съезжаются отовсюду.

Фото Л. РАСКИНА

32