Вокруг света 1966-05, страница 15

обрубить парус, чтобы дать другому шанс, но они не пошли на это. Слишком много поставлено на карту: деньги, слава, престиж. Мягко и беззвучно, будто снежинки в зимнюю ночь, «Арахна» и «Санта-Мария» столкнулись.

Квадратный змей как-то незаметно слился с круглой паутиной; медленно, как во сне, заколыхались, переплетаясь, длинные фалы. Как ни занят был Мертон своими снастями, он не мог оторвать глаз от этой неслышимой, растянутой во времени катастрофы.

Серебристые колышущиеся облака продолжали сливаться в одну сплошную, нерасчленимую массу. Это длилось минут десять, наконец, обе капсулы вырвались на волю и пошли в разные стороны, разминувшись в каких-нибудь ста ярдах. За ними, со светящимися хвостами реактивных струй, ринулись спасательные катера.

«Так, теперь нас осталось пятеро, — подумал Мертон. — Жаль, конечно, этих ребят, которые в самом начале гонки все испортили друг другу; ничего, они молодые, будет еще случай показать себя».

А через несколько минут число участников сократилось до четырех. Мертон с первого взгляда на медленно вращающийся «Солнечный луч» усомнился в достоинствах его конструкции; сомнения оправдались.

Вращение сделало марсианскую яхту слишком остойчивой, она не хотела лавировать. Вместо того чтобы повернуться ребром к Солнцу, огромное кольцо смотрело на него всей плоскостью, и яхту погнало обратно почти с предельным ускорением.

Самое досадное, что может случиться с яхтсменом, хуже даже, чем столкновение, потому что винить надо только себя. Впрочем, вряд ли кто-нибудь сочувствует сейчас безнадежно отставшим от строя поселенцам. Уж больно они там, на Марсе, зазнаются, поделом им.

И ведь рано совсем списывать «Солнечный луч»; впереди еще полмиллиона миль, может и догнать.

Следующие двенадцать часов прошли без приключений. На этой части орбиты, где идешь без тяги, особых забот нет. Но Мертон не томился, считая часы. Он успел вздремнуть, поесть, сделал записи в бортовом журнале, два^три раза давал радиоинтервью. Изредка вызывал другие яхты, обмениваясь приветствиями и шутками. Его

вполне устраивал этот отдых в невесомости, вдали от земных забот. Давно он не был так счастлив. Мертон чувствовал себя властелином своей судьбы — насколько это вообще возможно в космосе: он вел яхту, в которую вложил столько ума и души, что она стала как бы частью его самого.

Они выходили на вторую половину орбиты, где снова дул попутный солнечный ветер. Мертон увидел, как парус «Дианы» после поворота расправляется под напором лучей. Ускорение, упавшее до тысячных долей g, стало возрастать, но требовался еще не один час, чтобы оно достигло наибольшей величины.

Минута, когда вновь появлялась тяга, всегда была для яхт критической, и «Паутинка» не выдержала испытания.

Блер продолжал комментировать гонки, и Мертон, хоть и убавил громкость, расслышал тревожную новость: «Внимание! У «Паутинки» биение!» Он придвинулся к перископу и направил его на огромный круглый парус соперника, но в первый миг не заметил никакой перемены. Конечно, трудно все рассмотреть, когда объект обращен к тебе почти ребром и ты видишь узкий эллипс, однако в конце концов он убедился, что по парусу медленно ползгрозная рябь. Если команда не сумеет ее унять осторожным, точно рассчитанным подергиванием фалов, парус разорвет в клочья.

На «Паутинке» старались изо всех сил, и через двадцать минут казалось, что биение прекратилось. Вдруг пластик лопнул где-то посередине. Под напором лучей брешь неуклонно росла и лоскутья вытягивались, будто струйки дыма над костром. Через четверть часа остались только радиальные лонжероны, на которых была натянута исполинская паутина. Снова зарево ракет: катер пошел на перехват капсулы с выбывшей из строя командой.

— Этак скоро совсем один останешься здесь, а? — сказал чей-то голос, вызывая Мертона на разговор.

— Тебе-то, Дмитрий, нечего бояться, — ответил он. — У тебя там еще есть компания. Вот мне тут, впереди, в самом деле одиноко.

Он не хвастался: «Диана» на триста миль оторвалась от ближайшего соперника, и разрыв этот обещал вскоре стать еще больше.

Дмитрий Марков добродушно рассмеялся у себя на «Лебедеве».

Никак не похоже, чтобы он смирился с поражением...

— Вспомни притчу о зайце и черепахе, — сказал русский. — На отрезке в четверть миллиона миль многое может случиться.

Положение изменилось, когда они завершили первый виток по околоземной орбите и проходили линию старта — правда, на тысячи миль выше благодаря дополнительной энергии, которую им отдали лучи Солнца. Мертон тщательно замерил координаты остальных яхт и сообщил данные вычислительной машине. Итог, полученный для «Вумеры», показался ему таким неправдоподобным, что он тотчас все проверил снова.

Никакого сомнения: австрало-азийцы догоняют его с неслыханной скоростью.

Одного внимательного взгляда в перископ было достаточно, чтобы выяснить, в чем дело. Слишком тонкие снасти «Вумеры» лопнули. И теперь один парус, сохраняя свою форму, летел в космосе, словно влекомый ветром платок. Два часа спустя он пронесся мимо «Дианы» меньше чем в двадцати милях; но задолго до этого австралазийцы присоединились к тем, кто собрался на катере коммодора.

Итак, все свелось к поединку между «Дианой» и «Лебедевым». Правда, «марсиане» не сдавались, но при таком отставании — около тысячи миль — они уже не представляли угрозы для лидеров. По чести говоря, Мертону казалось, что и «Лебедеву» уже не догнать «Дианы», и все-таки он нервничал, когда на втором витке вновь наступило затмение, а затем начался долгий, медленный дрейф против.солнечного ветра.

Он знал русских водителей и конструкторов. Они не первый раз участвовали в гонках. Ведь их соотечественник Петр Николаевич Лебедев в начале двадцатого столетия первым открыл световое давление солнечных лучей. Естественно, что они упорствуют. Дмитрий наверняка задумал что-нибудь эффектное.

А в эту минуту коммодор Ван-Страттен, идя в тысяче миль позади участников гонки, с досадой читал только что поступившую радиограмму. Она пролетела больше ста миллионов миль от цепочки солнечных обсерваторий, которые кружили высоко над пылающей поверхностью светила. Это были чрезвычайно неприятные вести.

Правда, для коммодора (всего лишь почетный титул, на Земле он был профессором астрофизики