Вокруг света 1966-05, страница 67

на занесенных колючим снегом перевалах. Но уже сам факт, что они вернулись, не побоялись снова схватиться один на один с полярной природой, делает людей увереннее в своих силах.

Короче, они прошли маршрут. Видели пик Пай-Ер (ничего себе, красивая вершина), перевалили в пургу при скорости ветра восемнадцать метров в секунду из одной части света в другую. За умелое руководство группой в сложных зимних условиях Евгению Иванову было присвоено звание мастера спорта СССР. После того он прошагал еще сотни горных, таежных, степных километров и снова готовится в путь.

Человеку всегда было и будет свойственно решать трудные задачи. Не бояться гор. Хотеть их преодолевать.

Марк ТАРТАКОВСКИЙ

Я перелистываю план экспедиции на Полярный Урал. Это пухлая папка, почти в два печатных листа. Здесь все — от целей и задач похода до чеснока и 25 граммов лаврового листа, которые следует взять с собой. День за днем расписаны в нескольких вариантах — на случай пурги, сильного мороза, хорошей погоды. Сложная система взаимной страховки. Словом, предусмотрено все, кроме, пожалуй, извержения вулкана, которого на Полярном Урале, как известно, нет.

Где-то, в тысячах километров отсюда, высокомерный Пай-Ер сменяет ехидную улыбку на удивленную. Предчувствует суровый штурм.

И штурм начался.

От той же станции Сивая Маска, что и прошлой зимой, идет цепочка людей. Вот они оглядываются на последние дома поселка. Туристы знают, что их ждут трудные испытания в тундре предгорий Урала,

Лохвальное слово ападиош/

Вот мы едем все вместе в скрипящих, набитых до отказа вагонах метро. Вот смеющимися потоками мы изливаемся на поверхность земли. Вот, обгоняя друг друга, устремляемся к цели. На наши счастливые лица падает тень железнодорожного моста. Впереди показался стадион. Оттуда летит порывами музыка. Кассы выдерживают яростный штурм опоздавших.

Посмотрите на нас! Неужели вы не замечаете, что мы сегодня — новые люди? Неужели наши лица не свидетельствуют: у нас сегодня праздник?!

Посмотрите теперь на меня, на мое мокрое лицо, на прилипшую к телу ковбойку. Вы не ждете от меня ничего необычного, не так ли? Тем не менее именно я сейчас мысленно произношу целую речь в защиту ста тысяч болельщиков, уже занявших свои места на трибунах, всех, кто пришел сюда, чтобы испить из общей чаши свою долю горечи и радости, чтобы приобщиться к этой гигантской купели, из которой выплескивается наш общий восторг.

В наших комнатах или комнатах наших соседей есть телевизоры с большим, средним или малым экраном. Почему же мы здесь?

Мы здесь потому, что нам необходимо испытать общую тесноту, ощутить плечи соседей, почувствовать себя единым громадным телом, единым замирающим сердцем, единым кричащим ртом. У меня есть сосед слева и сосед справа, соседи вверху и внизу. Сейчас я заговорю, поспорю с любым из них. С тобой и с тобой. И тебя

мы послушаем. А твоей шутке улыбнемся... Я не знаю ваших имен. Не знаю, где кто работает: на заводе или в овощном магазине. Но я знаю — мы сегодня новые люди.

Может быть, обстановка делает нас такими? Нет, я думаю, мы сами ищем обстановку, где мы могли бы быть такими. У нас сегодня праздник. Мы собрались за одним общим зеленым столом. У каждого из нас сегодня сто тысяч гостей, и каждый из гостей — хозяин. У нас сегодня премьера единственного в своем роде спектакля, который никогда больше не будет повторен и в котором участвуем все мы, да еще двадцать два актера на поле, да еще трое судей.

Возможно, среди этих ста тысяч насчитывается несколько человек, с которыми вчера вечером я сидел в зале консерватории. Нас было там меньше, но тоже очень много. И каждый из нас был там — один. Человек, слушающий симфоническую музыку — находится он в переполненном зале или в своей комнате, — углублен в себя. Чтобы еще острее почувствовать свое одиночество, он может закрыть глаза. Тогда между ним и музыкой не будет никаких зрительных преград. Он может выключить свет в комнате, освобождая место звуковому потоку. Это тоже праздник — необходимейший праздник одиночества.

Я не собираюсь доказывать, что лучше, а что хуже. Существуют состояния, которые нам необходимо пережить, и мы их ищем: вчера — в консерватории, сегодня — на стадионе.

Слушание симфонической музыки — это серьезное занятие. А на стадионе происходит потеха, всеобщая игра. Здесь царство веселой несерьезности. Здесь каждый — лицедей, радующийся, празднующий. Здесь на наших глазах возникает новая культура взаимоотношений, своеобразное искусство «болеть».

Мы присутствуем при импровизации. Никому не известно, что произойдет через мгновение. Никому не известно, в какую из секунд мяч лениво выкатится из ворот, а над ахнувшими трибунами взметнется белая голубиная стая.

У стадиона есть свои старожилы, ветераны, предсказатели. У стадиона наверняка должны появиться свои фольклористы, бытописатели, психологи.

Сумерки. Над трибунами вспыхивают ряды юпитеров. Большими медленными клубами вздымается в их свете папиросный дым. Здесь и там мерцают, перемигиваются красные светлячки. Это многотысячный наш перекур.

Вот взбудораженным потоком движемся мы к метро. Что у нас было сегодня? Очередной футбольный матч сезона? Да, это верно. Но и еще что-то — самое главное.

Мы встретились сегодня в своем большом кругу, за своим зеленым овальным столом. Мы не узнали имен и адресов, но мы узнали друг друга, и это обрадовало нас. На девяносто минут мы образовали новую семью, маленькое человечество, одного большого человека. Он веселился, он праздновал.

А где он теперь, этот человек? Частичка его в каждом из нас. Он продолжает жить. И мы еще не один раз встретимся с ним.

Ю. ЛОЩИЦ

5 «Вокруг света» № 5

65