Вокруг света 1966-06, страница 11

4200 метров, — где температура воздуха часто падает ниже нуля, живут колибри!

На тринадцатый день показалось озеро Пароди. Дик Том-кинс сбросил нам продовольствие и палатки — долгожданный комфорт! От летчиков же мы узнали, что Ашешову и Кёггке не удалось пробиться вдвоем к тому месту, где мы приземлились на парашютах, и что туда пошел один Ашешов в сопровождении двух индейцев. Позднее они прошли по нашим следам до самого озера Пароди, а затем повернули к реке Мантало. Но тут наступил сезон дождей, с самолетов не могли разыскать ни Ашешова, ни его спутников. Да и Ашешову стало ясно, что ему не одолеть намеченного маршрута. Голод и непогода заставили его вернуться в лагерь по той же Пичари...

Проведя две недели на берегу озера Пароди, отдохнув и подкрепившись, мы направились в ущелье Алто-Пича. Обычно районы, расположенные на такой же высоте, отличаются сухим климатом и, как правило, бывают заселены. На Вилька-бамбу же тучи, гонимые ветром из бассейна Амазонки, обрушивают потоки воды. Сомнений больше не было: в этих местах, на высоте от двух до трех с половиной километров никто не живет. Слишком дождливо и холодно, слишком мало дичи, слишком скудна земля.

Но экспедиция еще была далека от завершения. Только сейчас, пройдя половину пути, мы осознали, что прежде не представляли себе трудностей, подстерегавших на каждом шагу в ущелье Алто-Пича. Мы рассчитывали спуститься к Урубамбе за пятнадцать дней. На самом же деле на спуск ушло два месяца. Это была настоящая «терра инкогни-та». Вот хотя бы один случай, поначалу выглядевший, как смешное приключение.

Я взбирался на скалу, когда на меня напал рой крошечных ос. Не прошло и нескольких минут, как лицо, шея, все тело буквально горели. Питер помог мне спуститься вниз. Я чувствовал, что слепну и теряю последние силы. Каждый вздох отдавался пронзительной болью в груди. Нет, я вовсе не боялся в тот момент смерти, мне было просто жаль погибнуть так нелепо. Когда Питер начал делать мне искусственное дыхание, я по

терял сознание. Через полминуты я очнулся, а через час был почти здоров.

...По мере продвижения на север становилось все теплее. Менялись и джунгли. У озера Пароди мы видели только черного медведя и перуанскую пуму. Других зверей мы там не обнаружили. В самом озере не было даже рыбы. Спустившись до полутора километров над уровнем моря, мы сначала наткнулись на змей, а вскоре стали замечать, что окрестные джунгли кишат кабанами, обезьянами, тапирами, оцелотами, ягуарами. Воздух звенел от птичьего гомона. Здесь же мы впервые увидели следы человека. Два дня мы осторожно шли тропой, проложенной индейцами, которая, петляя, уходила¹ вверх.

Однажды Джимбел, Джернз и Лейк стирали белье в Пиче. Я задержался, а когда подошел к ним, то увидел, что сверху, из кустов, за ними настороженно следят два индейца. Заметив меня, они тотчас направили луки в мою сторону. Нас разделяли какие-нибудь пять метров. Совершенно растерявшись, я закричал и замахал руками. Индейцы повернулись и бросились в джунгли, напуганные не меньше меня. Вот тут-то я и припомнил, как три недели назад, когда мы совсем одичали от одиночества, Питер Джимбел сказал: «Эх, встретить бы нам хоть одного индейца! И тогда, пусть он даже всадит в меня свою стрелу, я умру улыбаясь...»

Еще через несколько дней наши товарищи доставили нам на самолете двух индейцев-проводников — Хуанито, из племени мачигуэнга, и Хулио, из племени кампа.

Обследовав джунгли, они сообщили, что местные индейцы — тоже из племени мачигуэнга, — видимо испугавшись нас, ушли подальше в горы.

Утром нас разбудил гортанный крик. В сопровождении наших проводников из зарослей тростника вышел красивый рослый индеец, вооруженный луком и стрелами. Он пригласил нас к себе домой, сказав, что это всего «в нескольких часах ходьбы». До места мы добрались лишь к утру следующего дня, задыхаясь от усталости и сильного дождя.

Войдя в дом, я несколько минут привыкал к темноте. Затем разглядел жену Марино (как

прозвали мы нашего нового знакомого) и трех его детей. Самый маленький, еще грудной, был подвешен ремнями к материнскому плечу. Марин о, одетый в новую кужму — длинный, до пят, балахон из грубого полотна,— уселся, скрестив ноги, лицом к нам. Тут же в хижине лежали пучки двухметровых стрел. Одни из них с острыми, как бритва, наконечниками из бамбука служили для охоты на кабанов, тапиров и ягуаров, другие — с крючками — на птиц, а с зазубринами — на рыбу. Марино раскурил и пустил по кругу трубку, сделанную из полой лучевой кости обезьяны. Потом он стал угощать нас медом и «масато» — пивом, изготовляемым индейскими женщинами весьма своеобразным способом: они жуют плоды юкки, выплевывают жвачку и дают ей перебродить.

Индейцы, с которыми мы встречались в Вилькабамбе, чрезвычайно застенчивы, и нам немного удалось узнать об их жизни. Они живут не племенами, а небольшими группами. Предки этих индейцев бежали с берегов Урубамбы от безжалостных белых охотников за рабами для каучуковых плантаций. Голубая татуировка на лицах нынешних индейцев имеет свою историю — таким клеймом рабовладельцы выделяли в прошлом веке индейцев с особенно тонким обонянием, позволявшим им разыскивать дикие каучуковые деревья. В наши дни отметины стали украшением.

Уже уезжая из деревни мачигуэнга, мы узнали еще об одном обычае этого племени. Мачигуэнга чрезвычайно красноречивы, когда здороваются, однако у них совершенно не принято прощать* ся. Когда семья молодого индейца, решившего вместе с нами покинуть родное селение, пере-шла на наш бальсовый плот, все понимали, что они вряд ли вернутся. Но ни уезжавшие, ни остававшиеся на берегу их родственники не улыбнулись, не помахали, не проронили ни слова. Наши новые спутники ни разу не оглянулись назад...

Конечного пункта нашего путешествия — места слияния рек Мишагуа и Урубамбы — мы достигли лишь через восемьдесят девять дней после прыжка с парашютом.

Сокращенный перевод с английского Б. СЕНЬКИНА

9