Вокруг света 1966-12, страница 39

кончается

лебедки, туманные радужные нимбы стоят вокруг электроламп, делая их подобием одуванчиков. Я знаю: чтобы расстояние казалось короче, нужно смотреть куда-нибудь в сторону или под ноги. Или на звезды.

А еще можно думать о том, что сейчас делается в глубине, стягиваемой темным капроновым полукругам.. Рыба беспокойно бродит в поисках выходов поодиночке и стайками: грузы медленно ползут по дну... Пробираясь среди тайных урочищ первобытной этой ночи, хочешь заново поверить в легенды о русалках, бьющихся в неводе, распарывающих его острыми зубами. А самая ленивая из них, самая хитрая не уйдет до последней минуты, чтобы вдруг с шумом и плеском встать перед людьми. И все тогда увидят на расстоянии протянутой руки ее седое чешуйчатое тело, исчезающее, как дым, и услышат короткий смешок...

— Вот здесь стань. Выбирай,— негромко говорит бригадир.

Мы вытягиваем последние метры невода.

— Суши ядро! Ядро суши!

Плотным полукругом сходимся,

высоко поднимая сеть, встряхивая ее. Рыба соскальзывает вниз, к центру, где уже угадывается шепот и плеск большой серебристой массы. Будто ночной тополь вдруг зашелестел сразу всеми листьями, торопясь все досказать, все расслышать...

В- седьмом часу утра нас сменила другая бригада. Солнце было уже довольно высоко, и тут же, на берегу, ребята стягивали с себя влажные комбинезоны, искали сухую щепу, чистили рыбу для ухи.

— Мало, мало рыбы, — жаловался бригадир. — Так мы план в два счета завалим.

— А где ж она? Почему на других тонях помногу берут? — спросил я.

— Где она находится, трудно сказать. Может, уже вверх по руслу прошла, а может, еще на подходе к нам. В зависимости от этого или здесь будем работать, или на другое место перекочуем.

— Что же, разведка, значит,

ошиблась, когда вам это место указала?

— Может, и ошиблась. Рыба— она капризная. У нее свое хотение — щучье.

— Что разведка! — вмешался в (разговор один из -рыбаков. — Старые рыбаки говорят, здесь никогда хорошего лова не было. Уж они-то лучше знают...

— А они здесь и не ловили никогда, твои старые люди, — возразили ему, и так начался спор, в котором одни защищали рыбо-разведчиков, а другие — опыт старожилов, но все вместе отстаивали ту простую истину, что рыбу, ее повадки, ее характер нужно знать. И пускай истина проста, само знание о рыбе велико и обширно, его не заменят ни лебедки, ни новые капроновые невода.

яблони в джунглях

Я стал под яблоню и услышал, что она гудит. Всеми своими бе-ло-ро швыми чашечками гудело цветущее дерево. Пчелы деловито ползали между лепестков, тонули в белой пене, выкарабкивались из нее, обволакивали крону золотым нимбом своих деловых траекторий, шли на посадку или тяжело, будто сдуваемые ветром, отлетали вбок, к ульям.

Дед Соколов, посадивший эту яблоню и много других яблонь вокруг нее, не слышит, как гудят его деревья. Сложив ладони рупором возле его большого, покрытого розовыми старческими пятнами уха, я кричу:

— Меду много будет!

— Ничего... — смеется дед. — Ничего не слышу. Сегодня, видимо, атмосферное давление переменилось.

Дед Соколов долго работал здесь метеорологом, и он, вероятно, хорошо знает, как может повлиять перемена давления на его почти отслуживший слух.

— Здесь, молодой человек, ни черта не было, — говорит он гулким басом, таким неожиданным при его возрасте и маленьком теле. — Одни лягушки были да комары... Когда мне стукнуло семьдесят шесть, местный начальник предложил довольно безум

ную идею. Давайте, говорит, разобьем у нас на участке большой яблоневый сад... Я отказался. И так, говорю, я уже одной ногой в могиле стою... Но потом потихоньку да помаленьку взялся за дело. И яблони выросли и даже, как видите, виноград...

Яблони сейчас белые, такие же, как и дед Соколов. Но нет в саду дерева, которое бы могло срав¹-ниться годами со своим хозяином, потому что в этот день, когда мы разговариваем под гудящей яблоней, мой собеседник начинает •свой десятый десяток...

Если отойти от деревьев и забыть о пчелах, внимание привлечет другой звук, равномерный и отдаленный, напоминающий работу паровой машины. Этот шум заставляет вспомнить о том, что сад Соколова — 'лишь маленький белоснежный оазис посреди зеленых джунглей заповедного участка.

...Сильное течение вытягивает лодку на середину протоки. Исчезают за поворотом черепичные крыши. Из прибрежного камыша, судорожно треща, по воде крыльями, вырывается баклан.

Шум невидимого паровика усиливается. Правда, в шуме этом слышны теперь перебои. И вот из общего волнообразного гула один за другим вырываются первые самостоятельные голоса. Крякающий, свистящий, щелкающий, курлычущий и вопящий, разбит в зеленом сумраке деревьев и тростников многотысячный базар цапель, бакланов, селезней, выпей, лебедей, коршунов и сотен других птиц и пташек. Казавшийся издали ритмичным, их гомон предстает теперь слуху во всей ошарашивающей и жизнерадостной своей неорганизованности.

Правда, когда несколько привыкнешь к этой самозабвенной неразберихе, можно и в ней заметить своеобразный стихийный контрапункт. Птичий гомон вдруг, как по команде, несколько слабеет, и тогда следует бурная импровизация необозримого лягушиного хора, засевшего где-то у темных и скользких корневищ.

Густая, почти не ущемляемая человеческим вмешательством жизнь копошится в джунглевых

37