Вокруг света 1967-01, страница 12ленные машины, серые дома, разноцветные портальные краны: желтые, красные, ярко-зеленые. Горы, которые защищают бухту от ветров, — в синей дымке, а над их вершинами плывут тяжелые облака. И едва мы вышли из-под прикрытия гор, как ветер рванул эти серые облака и швырнул в наши свежевыбритые лица мелкие холодные капли. Все судно вмиг покрылось этой легкой моросью. Приближается Арктика. Что-то ждет впереди? Многие впервые идут на Север. Во льдах все может случиться. И как говорит боцман: «Надо быть на стреме». В прошлом году караван судов пробился к Левеку, но пролив Лонга обложило таким льдом, что возвращаться во Владивосток пришлось кружным путем: через северные моря, Атлантику, экваториальные воды, Индийский океан. «Так что все, ребята, работаем», — говорит боцман. Я спустился с мостика по внутреннему трапу и пошел в столовую — взглянуть на новое расписание. В столовой две буфетчицы и пятеро матросов во главе с судовым врачом Таней занимаются изготовлением пельменей. — А почему этим занимаетесь вы? — спросил я. — Потому, — получил я ответ, — потому что накормить всех пельменями — это значит, для каждого надо слепить не менее пятнадцати штук. Нас — шестьдесят человек. Всего девятьсот. И вот мы, — говоривший, молодой матрос, взглянул на Таню, — мы пришли помочь. В открытой двери появился Жуков, почему-то остриженный наголо. Он саркастически улыбнулся и пропел: А что касается меня, То я опять гляжу на вас, А вы глядите на него, А он глядит в пространство. И исчез. Неловкая пауза. Все сосредоточенно наворачивают пельмени. — Веселится Жуков. Ну ничего, всыпят ему — поскучнеет, — сказал кто-то. Помолчали. И тут из динамика голос: — Матросу Жукову подняться в рубку. Повторяю: матросу Жукову подняться в рубку. Дверь рубки открывается, и, широко улыбаясь, входит Жуков; от сильного порыва ветра дверь резко захлопывается. Жуков, поймав взгляд капитана, застыл на месте, вытянул руки по швам, потом вдруг покраснел, в голубых глазах — растерянность. Старпом вопросительно смотрит на капитана. Жуков здесь, можно и поговорить. Но капитан даже не взглянул в его сторону. Стрелки часов в рубке показывали 20.00, Жуков подошел к рулевому и, посмотрев на капитана, спросил: — Разрешите сменить? Капитан молча кивнул. — Курс норд, — сказал рулевой. — Курс норд принял, — сказал Жуков и встал за штурвал. Старпом еще раз посмотрел на капитана, удивленно пожал плечами и вышел. Впереди виден грязный горизонт и больше ничего. Нос корабля плавно опускается на волне и так же плавно и медленно возвращается в прежнее положение. Насколько я стал угадывать метеорологическую обстановку, не знаю, но мне показалось, что капитана сейчас тревожит многое: появление льда, рваные облака и солнце, которое медленно опускается в тучу. Прямо по носу, на льдине, показалась нерпа; увидев нас, она вытянула ласты, посмотрела, затем соскользнула в трещину. В рубку поспешно вошел второй механик. Он казался мне самым тихим человеком на судне. Бледное лицо с тонкой кожей, черные спадающие на лоб волосы. — Аполлон Янович, — обратился к главмеху, — с третьим дизелем что-то. Вместе с главмехом они ушли. Через некоторое время главмех вернулся: — Владимир Антонович, надо будет остановить третий дизель. — Это долго? — Часа два-три. А потом смоле часов семь-восемь сохнуть. — Делайте... Но как можно быстрее. Скоро лед. Очень скоро. Жуков переступил с ноги на ногу. — Да-а-а, — он тихо вздыхает. И вздрагивает: к нему направляется капитан. — Жуков, с вами на вахте отныне будет стоять корреспондент. Помогите ему, подскажите, если что... Жуков растерянно кивнул. Он ждал не этих слов. ...До бухты Провидения я уже стоял на руле и впередсмотрящим. И вот теперь мне снова доверили самостоятельную вахту. Я сменил Жукова и встал за руль. Жуков отошел на шаг, закурил и встал так, чтобы видеть гирокомпас и то, как я буду вести судно. Курс 330. Подвижная шкала гирокомпаса все время на градус смещается. Судно заносит вправо. Я перекладываю руль. — Много взял, — сообщает Жуков. Я и сам вижу, что много. Сейчас прилажусь. — Тебя как звать? — спрашивает Жуков. Я говорю. — А тебя? — Саня... И спросил каким-то изменившимся голосом: — Небось расспрашивать будешь, а потом все записывать? Хочешь, сам расскажу? Я пожимаю плечами. — Значит, так. Самое первое — несчастная любовь. Не повезло, понимаешь, с первых шагов самостоятельной жизни. Свой скромный заработок я вынужден делить на три равные части и отсылать женам. У меня остаются деньги только на сигареты. Дальше. Я был в Арктике, в Антарктиде, в Ледовитом, Тихом, Атлантическом океанах. И еще: если у соседки сбежало молоко — виноват Жуков. Если туман в море — виноват Жуков, все ребята на судне остриглись — опять Жуков... Я стоял у штурвала и думал: для чего он врет? Нервничает? Дурачится? Бравирует? Как раз сегодня за пельменями Таня сказала мне, что почти всю зарплату Жуков пересылает больной матери И в Антарктиде он не был... ю |