Вокруг света 1968-09, страница 41

бороро как могут позируют для жалкой фотографии.

Мы идем в хижину к вождю — ему восемьдесят, и он не может двигаться. Он сидит на куче сухих листьев и пристально, молча смотрит на меня. Неожиданно поворачивается к Диасу и что-то глухо, с трудом говорит ему. Спрашивает, не дам ли я немного денег для племени. Я даю ему доллара три.

Старик укладывается на листьях и больше не произносит ни слова.

Большая часть бороро вымерла между 1880 и 1910 годами. Никто тогда не стал бередить свою совесть разговорами об убийствах, хотя жертв было никак не меньше нескольких тысяч. Последние выжившие, прошедшие через последовавшие убийства, облавы, преследования, сейчас передо мной.

— Страшное зрелище, — говорю я Диасу.

— Да, довольно страшное, — соглашается главный управляющий.

В последний раз окидываю взглядом деревню-развалюху,

достойную украшать бидонвиль любого большого американского города, выкидывающего отбросы собственного общества на окраины. Прежде чем приехать сюда, я много читал о поразительной структуре, о значимости каждого предмета и смысле каждого обычая деревни бороро. Я смотрю на деревню и не узнаю ее. Где большой круг, отгораживающий деревню от леса? Где в центре деревни большой мужской дом — убежище холостяков, место собраний для мужей? Где площадка для танцев? Может, это смердящая свалка отходов? Старая структура деревни, отражающая вековое понимание жизни, разломана. Порядок рухнул. Хаос правит бал. Теперь он в сердце, в голове, в сознании каждого бороро — не это ли видишь, глядя на деревню! Вернись сюда Леви-Строс \ он бы уже не нашел материала для своего капитального труда о связи между типичной для бороро структурой деревни и их системой родства.

ЕЩЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ?

Служба по охране индейцев образовалась в начале нашего века по инициативе национального героя Бразилии Кандидо Мариано Рондона. Цель Службы поначалу была, безусловно, филантропической, а конкретная задача заклю

¹ J1 е в и-С трос — видный современный французский этнограф. — Прим. ред.

чалась в защите индейцев от хищных устремлений пришельцев. В те времена удержать людей на приличном расстоянии от территорий, принадлежащих индейцам, было делом не сложным. Мату-Гроссу и вся Амазония были в ту пору районами почти абсолютно не исследованными, лишь единицы отваживались проникать в них, следуя по течению могучих рек. Служба была, по сути, военной организацией, пограничной стражей между двумя мирами. Однако к 1946 году положение стало резко меняться.

Огромная волна эмигрантов из европейских стран не разбилась о бразильское побережье, а продолжала двигаться на неприступный северо-восток. СПИ вынуждена была увеличить собственный штат.

Я говорил со множеством людей, так или иначе тесно связанных с индейской проблемой. Старый газетный волк Альберто Пи-заро Жакобина сказал мне, что, по его данным, операциями по уничтожению целых племен руководили люди богатые и в этой стране недосягаемые.

— Сеньор Жакобина, мне уже приходилось слышать об этих семействах. Не можете ли вы назвать их?

— Могу: в штате Мату-Гроссу это сенатор Фелинто Муллер и его ставленник на посту губернатора Педро Педроссиан. В штате Байя — бывший министр Юраси Магальдес. В штате Парана — генерал Ней Брага. Есть, конечно, и другие, рангом поменьше. Для всех этих тузов индейцы — лишь препятствие на пути захвата и разработки земель. Ничего нового: капитализм никогда не шел в ногу с гуманностью. Впрочем, с другой стороны, у нас здесь даже не капитализм, а в полном смысле феодализм.

...Когда я был в джунглях, меня постоянно снедало сомнение: не виновны ли все мы, даже живущие за тысячи километров от Амазонии, в массовых убийствах? Разве не наша западная цивилизация наступает на леса Амазонии?

Омар Параньо Монтенегро — антрополог, он живет в Куяба и всю жизнь посвятил индейцам. Иллюзий насчет будущей судьбы индейцев он не питает:

— К 1980 году, или, чтобы не быть настолько безапелляционным, скажем, через двадцать лет, в живых не останется ни одного индейца. Их всего сейчас в Бразилии шестьдесят тысяч, так что двадцати лет вполне хватит, чтобы

уничтожить и их. Если же некоторых все же оставят в живых, то только в качестве экспонатов для зоопарков. Нечто подобное уже устроено в районе нижней Амазонки: двое филантропов взяли там подряд у правительства на устройство национального парка. Верно, индейцы живут там в мире, но ведь это зоопарк и с этим ничего не поделаешь. Нам нужно уйти из этих земель, уйти всем без исключения. Но теперь и этот выход уже запоздал: даже если в_л джунгли к индейцам будут приезжать только миссионеры, индейской Амазонии придет конец...

Самое страшное в том, что люди, которые приходят к индейцам, слишком мало знают о них и уж совсем не понимают законов их жизни. А они неколебимы, они отлиты историей. Они так же стары, как сама природа. Равновесие индейского общества нельзя нарушить без того, чтобы не принести самим индейцам непоправимые беды. Вот вам лишь один наипростейший пример: у бороро существует семнадцать слов для определения зеленого цвета. Всю жизнь они окружены этим цветом и потому научились читать любые его оттенки. И вот приходим мы, заставляем их учить португальский и говорим, что зеленый — это только зеленый. И точка. Для бороро это как потрясение, для бороро это начало общего непонимания. Мы учим их: праведники отправятся в рай, а грешники в ад. Индеец же всегда верил в то, что рай един для всех смертных, что грешников нужно наказывать при жизни, и наказывать немедленно.

Как видите, мы способны убивать и не убивая. Для того же, чтобы ускорить это уничтожение, чтобы оправдать собственную жестокость, мы придумываем разные истории о необыкновенной жестокости индейцев. Индейцев обвиняют даже в каннибализме.

— Но ведь они поедают своих пленников?

— Кто вам об этом сказал? Здесь не существует даже тени сомнения: во всей Бразилии нет ни одного племени людоедов. Это точно, как точна математика. А бредовые истории изобретаются теми, кто, направляясь на убийство в джунгли, заранее ищет себе оправдания. Правда же обычно состоит в том, что безоружных людей убивают и убивают современным оружием...

Перевел с итальянского И. ГОРЕЛОВ

39