Вокруг света 1968-12, страница 52

ная окраска — далеко не главное и не единственное усовершенствование. Конструкторское бюро природы выдало некоторым видам рыб патент на гениальное изобретение — электроразрядник. «...Раздраженное чудовище, — приводит Брем рассказ одного рыболова, — буквально как градом сыпало на меня свои страшные разряды; я громко кричал от нестерпимой боли, пока, наконец, угорь не отполз от моих ног...»

Уж если «молнии» угрей способны парализовать столь крупное существо, как человек, то можно себе представить, что делалось с древними хозяевами океана — трилобитами и головоногими!

Рыбы ориентируются и по запахам, и по солености воды, и по температурным изменениям, и по магнитному полю, и по звуковым сигналам. Органы их чувств воспринимают малейшие изменения окружающей обстановки.

Все эти приспособления развились у рыб параллельно с усилением челюстей и увеличением быстроходности.

Сейчас некоторые рыбы развивают скорость до 120—130 километров в час! Очертания их тел столь обтекаемые, будто они сконструированы со знанием законов аэро-и гидродинамики, а затем многократно испытаны в аэродинамических трубах ЦАГИ.

Но что самое удивительное, рыбы освоили так называемый кави-тационный режим. Движущееся в жидкости тело, особенно на больших скоростях, вызывает появление пузырьков газа; взрываясь, они обрушивают на поверхность такого тела мощный гидродинамический удар. Это явление — кавитация ежегодно выводит из строя десятки тысяч тонн металла гребных винтов, и на нее все еще нет управы.

А при движении рыб кавитации не возникает! Пузырьки газа вокруг их тела не взрываются; здесь ничто не ограничивает быстроту передвижения рыб, и они добиваются скоростей, неслыханных для подводных судов. А найдено все это было сотни миллионов лет назад.

Не удивительно, что рыбы и по сей день владычествуют в океане. Не удивительно также и то, что трилобиты, которые так и не смогли перевооружиться («хорошее» для них оказалось врагом «лучшего»!), в конце концов окончательно сошли со сцены и полностью вымерли.

Мечехвост и телевизор

У меня нет намерения давать очерк эволюции; своим рассказом о великой битве с трилобитами я преследую иную цель.

Совершенствует ли инженер корабль, автомобиль, самолет, он неизменно сталкивается с одной и той же задачей: как наилучшим образом приспособить машину к условиям данной среды, чтобы она лучше летала, передвигалась, плавала? Ту же самую задачу решала и эволюция. Конструктор озабочен поисками новой, более совершенной геометрии резца. Природа отрабатывала наилучшую форму зубов на миллионах поколений самых разных организмов. Физики сплошь и рядом ищут пути миниатюризации приборов. Над проблемой миниатюризации органов чувств природа бьется уже не один геологический период.

Есть, конечно, принципиальная разница. Поиск природы слеп; действия человека осознанны. Поэтому темпы технического прогресса неизмеримо выше темпов биологической эволюции.

Всего лет десять назад возникла новая наука — бионика, которая занялась планомерным изучением патентов живой природы. И буквально только что от нее ответвилось новое направление — па-леобионика.

Казалось бы, все прекрасно. Живая природа — неисчерпаемый архив изобретений. Изучай живые организмы, анализируй «технические решения» природы и конструируй на основе добытых «патентов» новые приборы, механизмы, аппараты — какие тут могут возникнуть принципиальные трудности?

Но их оказалось немало. Инженер пользуется одними материалами, природа — совсем другими; ими мы не располагаем и не будем располагать в ближайшем будущем. Органы чувств, особенно у высших, то есть наиболее «совершенных», животных неотделимы от сложной высокоразвитой нервной системы, воспроизвести которую мы тоже пока не можем. И так далее. Патенты живой природы, увы, не поддаются механическому копированию. Вот почему для перечисления примеров прямого заимствования у нас хватит пальцев обеих рук.

Но и это не все. Представьте се

бе инженеров начала прошлого века, которые внезапно очутились в павильонах ВДНХ. Они потрясены, они вне себя от радости: какие машины, какие приборы! Но они командированы в будущее не ради охов и ахов. Они хотят понять, как работает эта техника, они хотят перенять опыт. Но... Как они могут разобраться в принципах работы, допустим, радиолокатора, если они и слыхом не слыхали об электромагнитных волнах? И даже обычный электромотор — ну как на его основе создать что-то свое, если непонятно, «что от чего вертится»?

В сходной ситуации оказались бионики. Перед их глазами масса «изобретений», явившихся итогом сотен миллионов лет эволюции. Изобретения замечательные, чрезвычайно нужные, но далеко не всегда понятные.

Однако воображаемым инженерам прошлого было бы гораздо проще сообразить что к чему, если бы они попали не в павильоны ВДНХ, а в музей истории техники. Тогда бы перед ними развернулась панорама эволюции техники. Они бы могли познакомиться с самыми примитивными электромоторами, с множеством вариантов все усложняющихся и усложняющихся конструкций. В библиотеке их ожидали бы не только готовые патенты, а и чертежи промежуточных решений, черновики неудачных вариантов, эскизные наброски, отброшенные потом за ненадобностью. Инженеры наглядно бы увидели, что, откуда и как лошло.

Мир вымерших животных и есть тот самый музей эволюции «биотехники», где можно попытаться проследить, как возникали, как совершенствовались, во что воплотились те или иные «изобретения» природы.

И пусть многое нельзя воспроизвести точно в таком же виде. Это не страшно: важно найти принципиальное решение! Важно понять, как в ходе эволюции устранялись те или иные «технические противоречия», как совмещались друг с другом разнородные требования — скажем, высокая надежность органов, вроде бы немыслимая без большого числа «запасных» элементов, с миниатюрностью самих этих органов...

Помните, я упоминал о том, что у потомков трилобитов — мечехвостов зрительные клетки были соединены так, что повышался контраст изображения? У нас до

50