Вокруг света 1969-02, страница 24

Вождь возлежал в гамаке. На земле стояла плошка с каким-то отваром. Время от времени вождь протяжно стонал.

— Что с тобой, сын мой? — спросил патер, неплохо владевший аои-понским наречием. При этом он достал из походной сумки табакерку, насыпал понюшку в ямку между большим и указательным пальцами, втянул носом и блаженно чихнул. — Не хочешь ли табаку?

Страсть индейцев к табаку была иезуиту известна.

— Что ты, падре, что ты! — с ужасом отвечал индеец. — Я должен воздерживаться от табака, ведь я недавно родил!

Что это? Ломаный язык недавно обращенного индейца. который на самом деле хотел сказать нечто совсем другое? Миссионеру, не первый год насаждавшему католическую веру среди абипонов, вовсе не показалось, что он ослышался. Что ж тут странного, у абипонов всегда так: после рождения ребенка его отец ложится в постель и делает вид, что ребенка родил он. Он стонет и охает, он соблюдает строжайшую диету и старается избегать всего, что могло бы причинить младенцу вред.

В этнографической науке этот обычай называется «кувада». Ученые-путешественники, исследовавшие быт и нравы народов самых отдаленных уголков планеты, обнаруживали ку-ваду в Центральной Африке и Южной Америке, в Юго-Восточной Азии и на островах Тихого океана. А в конце прошлого века явные пережитки кувады были обнаружены во вполне цивилизованной Западной Европе: баск-отец после рождения ребенка несколько минут делал вид, что не может прийти в себя от боли.

Ученые до сих пор спорят о смысле кувады: одни видят в ней попытку отвлечь от роженицы злых духов, другие — стремление отцов подчеркнуть свое первенство в правах на наследника. Ясно одно — этот древнейший обычай связан не с каким-то определенным районом или народом, а с определенной стадией развития, через которую прошло все человечество.

У разных народов этот обычай выглядел по-разному. У одних народов отец «дублировал» мать до рождения дитяти, у других он, так сказать, заменял супругу после появления младенца на свет. У народов мяо и яо, живущих в горах китайской провинции Юньнань, мать после родов немедленно бралась за домашние дела, а отец тут же ложился в ее пос?ель. В постели он пребывал сорок дней, с утомленным видом принимая соседей и родственников и слабым голосом отвечая на поздравления. Но при этом женщину-мяо освобождали от тяжелой работы, а жен-щина-яо, наоборот, бралась за самые трудные дела, дабы окончательно убедить недоверчивых злых духов в том, что она ничего общего с рождением ребенка не имеет.

Возникновение того или иного обычая, как правило, связано с условиями жизни народов. Потому-то так непохожи обычаи земледельцев и пастухов, племен джунглей и пустыни. Даже у близких соседей эти обычаи разные. Да это и понятно: если у земледельцев басуто из Южной Африки рождение дочери сулило еще одну пару трудолюбивых рук, то у соседей басуто — кочевников готентотов, непрерывно воевавших из-за удобных пастбищ, радость вызывало рождение сына — будущего воина.

И поэтому басуто спешили сооб

щить отцу о рождении дочери и даже окатывали его водой, чтобы хоть как-то охладить чрезмерную радость; готентоты же обходили соплеменника, у которого родилась дочь, стороной, потупив взор. Через два дня отец-готентот приносил богам в жертву одну овцу: ладно, мол, если уж родилась дочь, то поберегите ее, боги, пусть живет.

Зато стоило родиться сыну, как папа-готентот закалывал трех коз.

У многих народов рождение мальчика и девочки было одинаково радостным. Но напутствовали их в жизнь по-разному. На меланезийских островах Тробриан родители говорили дочери, окропляя ее головку кокосовым молоком: «Устрой хорошо свое поле, народи детей, собери урожай».

Мальчика кокосовым молоком не кропили. Его подбрасывали на руках, приговаривая: «Презирай врагов, выдерни бороду, укрась шею ожерельем, скрежещи зубами и носи с собой дубинку, когда ходишь по лесу. Будь воином!»

Поскольку поля на островах Тробриан обрабатывали исключительно женщины, а поле было единственным надежным источником пропитания (даже сравнить нельзя с охотой или рыболовством!), любая женщина могла рассчитывать на замужество. Ей и украшать себя особо не надо было — и так сойдет!

Иное дело мужчина. Он должен был понравиться своей избраннице. Отсюда и ожерелье и странновато звучащее пожелание насчет бороды — небритые мужчины на Тробриане не котировались, а бритв, разумеется, не было.

Повсюду на белом свете рождение ребенка вносит в дом кутерьму и ставит многие привычные вещи с ног на голову.

На островах Самоа в обычное время никакой мужчина не взялся бы за такую женскую работу, как приготовление пищи. На Самоа распространено было глубокое убеждение, что мужчина, занявшийся женской работой, мгновенно утрачивает воинскую доблесть, копья поднять не в силах, не говоря уже о дубинке, усеянной акульими зубами. Но все менялось после рождения ребенка: отец новорожденного сам разводил огонь, сам собирал молодые кокосы, сам готовил праздничные блюда и даже (велика же мера отцовской радости) угощал не только гостей, но и жену! (В обычные дни жена ему подносила пищу на особом блюде, а сама ела лишь потом.)

Ну и конечно, в такой день в счастливом доме, где бы он ни находился на Земле, появлялись подарки. У болгар — сладости для матери, у индейцев-гуарани в Парагвае — лук и стрелы для новорожденного (если бы кому-нибудь из гуарани довелось побывать на острове Науру, он немало шокировал бы таким подарком собравшихся: жители Науру, приходя в дом новорожденного, никогда не берут с собой ничего острого, колющего или режущего); у китайцев — туфли в виде свиньи и тигра, а также туфли, «в которых можно одним ударом убить

В некоторых местах земного шара подарки, наоборот, из дома выносят. В Иране — барана для местных бедняков, в Афганистане — красивый поднос с пловом для вестника, принесшего радость.

А в Финляндии друзья счастливого отца вечером идут с ним в баню и задают ему хорошенькую порцию «березовой каши».

МОРЕ — ТВОЙ ДОМ

Вдоль побережья Саравака снуют среди мелких островов длинные лодки народа ибанов.

Ибанами называют морских даяков, чтобы отличить их от другой, сухопутной ветви даяк-ского племени, живущей в глубине острова. Про ибанов говорят, что на воде они чувствуют себя куда увереннее, чем на суше. И то правда — ибаны большую часть жизни проводят в лодках. Но незадолго до рождения ребенка лодку причаливают к берегу в уединенном месте. Там строят хижину на сваях, только будущий отец не строит: нельзя ему ни гвоздя вколачивать, ни крышу крыть.

А то, считают ибаны, ребенок вообще не родится. По той же причине отец и спит в лодке — нельзя ему по лестнице подниматься. И в дверях стоять нельзя.

А в зеркало ни он, ни жена уже несколько месяцев не заглядывали — иначе ребенок может родиться косым.

Будущий отец спит в лодке, а будущая мать — в доме. Ребенок должен родиться на суше, потому что у него должен быть кусок земли, о котором он сможет мечтать во время морских странствий.

Зато имя свое он получит в море, на пятый день от рождения. В этот день отец вывезет жену с сыном в море так далеко, что не увидишь берега. Мать погрузит младенца по пояс в воду, а отец обратится к сыну:

— Смотри, это море. Море — твой дом. Дружи с ним, люби его и не гневи его.

Потом он обратится к морю:

— Это мой сын. Я скажу тебе его имя, а ты запомни его. Прими мой дар не отвергая, и дружи с моим сыном.

И бросит в море монетку.

22