Вокруг света 1969-02, страница 68

— Куда me она вдет?

— Домой.

— Позвольте мге тоже пойти с вами, прошу вас.

— Зачем? У мусульман свадьба — частное дело.

Я объяснила ему зачем: ведь я отправилась в кругосветное путешествие специально для того, чтобы изучить положение женщин, чтобы писать о женщинах.

Он улыбнулся и ответил, что попробует что-нибудь сделать, но при одном условии: никому другому о моей истинной цели не говорить и самое главное — не спрашивать имя жениха и уж ни в коем случае не опубликовывать его.

— И невесты тоже, — с готовностью пообещала я.

— О, это особого значения не имеет.

Все так же медленно, походкой напуганного привидения красный куль пересек, наконец, сад.

— Почему она так ходит? — не утерпела я. — Она что, слепая?

— Нет, просто ей закрыли глаза.

— Почему?

— Потому что она не должна видеть своего мужа.

— Разве она его еще не видела?

— Нет, пока нет.

Жених тем временем устроился в открытой машине, украшенной цветами. Он снял с головы гирлянду, и по всему его виду нетрудно было понять, что он доволен происходящим. Мой пакистанец объяснил, что жених тоже не знал до сего дня невесту, хотя видел ее фотографию, и она ему понравилась. Да и то верно — если б ему девушка не понравилась, ничего бы такого не было. Он бы просто выбрал себе другую жену: благодарение аллаху, денег у него хватает.

Красный куль устроили в другом автомобиле, без цветов, а вокруг уселись женщины, готовые в любую минуту защитить его от нападения. Для приглашенных, в том числе для меня и Дуилио, нашлись места в других машинах.

— Если что, скажете, что вы муж и жена, — посоветовал мой доброжелатель.

Он был очень предупредителен, господин Зараби Ахмед

Хуссейн. К тому же он учился в Кембридже и изъяснялся на прекрасном английском.

Наконец кортеж тронулся. Дорога заняла не меньше получаса; было темно, да и улицы в Карачи, на взгляд чужестранца, похожи одна на другую; не удивительно, что мы так и не смогли определить, куда нас привезли.

Дом был современным и, судя по еще не просохшей извести, только что построенным. Машина жениха опередила нас минут на пять; когда мы подъехали, кто-то из гостей уже водил вокруг дома козу, призывая благополучие навечно поселиться в нем. Невесту по приезде тотчас же спрятали — так что коза желала благоденствия только супругу. Комнаты нового дома были почти полностью лишены мебели; для мусульманских жилищ это типично. Лишь на первом этаже, в комнате, которая, похоже, была гостиной, стоял стол с угощением — рис с карри, баранина и свежая вода. Комната тут же заполнилась гостями — мужчинами во главе с женихом; все они тотчас принялись за еду, беря пищу руками. Впрочем, ни вилок, ни ложек на столе и не было. Женщины же поднялись на второй этаж, единственным украшением которого был огромный балдахин и соломенная циновка, брошенная на пол. Несколько детей и женщин уже сидели на ней. В центре их круга стоял красный куль; я хотела сказать — сидела невеста.

Голова ее склонилась к коленям, и только теперь можно было разобрать, что это действительно женщина: из-под красного с золотой и серебряной накипью каскада высовывались две крошечные ножки с красными ногтями и красными пятками. И еще раскачивалась между коленями рука — тоже крошечная, с красными ногтями и красной ладошкой. Она плакала. И с каждым всхлипом ее плечи поднимались и опускались — точно у вздрагивающего раненого зверька, маленького, свернувшегося на земле существа. Настолько маленького, что невольно поднималось желание что-нибудь сделать для него, — быть может, помочь поскорее бежать отсюда.

— Хотите взглянуть на

нее? — спросил меня пакистанец.

— Да, очень. Если только это не будет ей неприятно.

— Какая ерунда! Это же все-го-навсего женщина.

— Я тоже всего-навсего женщина.

— Вы — другое дело. Вы, например, путешествуете с мужчиной, который вам даже не муж.

— Он мой коллега, — запротестовала я. — Нельзя же выходить замуж за всех, с кем приходится работать.

— Ну, это ваше дело, — уклончиво ответил мой пакистанец, оставив мне возможность самой разбираться, шутил он или говорил серьезно.

Он приказал женщинам поднять покрывало. Женщины подняли чадру, но я не увидела лица, спрятанного в коленях. Тогда одна из женщин с силой стала приподнимать за подбородок голову до тех пор, пока я не увидела лицо.

Это было лицо девочки: смуглое, густо накрашенное, но до того незрелое, что она действительно показалась мне маленькой девчушкой, накрасившейся, чтобы играть «во взрослых». Ей четырнадцать лет, сказали мне, ее веки были опущены и покрыты серебряной пылью. Меж длинных ресниц медленно пробиралась слеза.

— Скажите ей, что она зря плачет, — обратился ко мне пакистанец. — Она училась в лицее и поймет вас.

Я опустилась на колени на циновку и сказала, что она зря плачет: я видела ее мужа, он красивый и такой приятный на вид. У нее шевельнулись губы, густо накрашенные темно-красной помадой, и казалось, что она вот-вот что-то скажет, но она ничего не сказала. Вскоре, правда, она обернулась к одной из женщин и прошептала ей какую-то фразу на урду.

— Что она говорит? — спросила я.

— Она спрашивает, действительно ли ее муж такой приятный на вид, — перевела мне женщина.

— Да, да, очень, — поспешно сказала я. — Я уверена, он вас обязательно полюбит и будет любить всю жизнь.

Невеста снова прошептала что-то на ухо женщине.

— Что она говорит?

66