Вокруг света 1969-03, страница 60

Таранг сидел тут же, у плиты, поглядывая за горшком овощной похлебки, варившейся на ужин.

— Пока ничего не видно! — ответила мать, и, проведя рукой по животу, сказала: — Посмотри, ничего нет. Пока ничего.

— Не оттого ли, что Крис только второй год пошел? Но все равно, — старуха оживилась, — все равно пора уже!

— Что ж, — сказала мать.

— Я не забуду прийти, когда настанет время, — пообещала тетя Оранг.

В дверях появился отец, тоже под пальмовым зонтом. Он почтительно поздоровался с тетей Оранг.

— Конечно, она должна ночевать у нас, — сказал он матери и повернулся к Тарангу: — Сынок, ужин готов?

Мать спустилась вниз, оставив Крис наверху с тетей Оранг, и занялась последними приготовлениями к ужину. Она сняла с огня горшок похлебки и стала разливать ее по мискам. Мисок на пятерых (считая и Крис), не хватало, и мать сказала, чтобы Таранг взял для себя ковш из кокосовой скорлупы, которым черпали питьевую воду.

— Но, — спросила, посмеиваясь, тетя Оранг, — не должна ли я сперва заработать свой ужин?

У матери почти все уже. было готово: рис, и маленькая щепотка соли на банановом листе, и миски овощной похлебки, аккуратно расставленные на бамбуковом полу.

— Если хочешь, — ответила ей мать. — Расстелить циновку?

— Если хочешь, — ответила тетя Оранг.

— Обязательно будет, обязательно! — повторяла она, став коленями на циновку и надавливая рукой на живот матери. Она поманила отца: — Помогай!

Отец будто ждал этого. В руках у него уже была скорлупа кокосового ореха с вымоченными в масле кусочками имбиря. Старуха обмакнула пальцы в этом пахучем месиве, потерла ладони одна о другую и начала разминать живот матери. От запаха имбирного корня и кокосового масла Таранг начал чихать. Скорлупу с лекарством Таранг хорошо помнил по многим прежним случаям, когда заболевала мать. То, что делала сейчас тетя Оранг, тоже было хорошо знакомо ему: отец делал это же самое каждый раз, когда у кого-нибудь начинал болеть живо г.

Отец зажег светильник и поставил его на пол, на пустую жестянку из-под сардин. В его свете, желтом, как обратная сторона листа, который начинает вянуть, лицо тети Оранг казалось вылепленным из земли.

Мать улыбалась ей. Она улыбалась им всем, переводя взгляд с одного лица на другое. Ее щеки раскраснелись.

Они с тетей Оранг заговорили о чем-то шепотом. Таранг разобрал всего несколько слов. Потом старуха громко позвала отца, а мать встала и скатала тихо шуршавшую циновку.

— Ну как, будем ужинать? — опросил отец.

Ветер из открытой двери раздувал жар в печке,

от жара было светло, и поэтому отец задул светильник.

Они сели вокруг тарелки риса, которую мать поставила на пол. Чем больше риса съедал Таранг, тем больше ему хотелось есть. И он ел и ел, запивая рис овощным отваром. А потом он в своей кокосовой скорлупе перемешал рис с помидорами,

листьями сладкого картофеля и сушеными анчоусами, серыми и безголовыми.

Тетя Оранг очень много рассказывала — наверное, чтобы не обращали внимания на то, как много она ест, думал Таранг. Она рассказывала о прежних днях в Малиге, днях, когда люди не ходили в такую даль, как Лооб-Лооб, а оставались в родной деревне, и уж если отправлялись куда-нибудь, то не дальше Бакавана. Таранг слушал внимательно, потому что она говорила о добрых духах и злых, и он вспоминал поле, Лонгиноса, лимонник, имбирь и гвозди.

На небе словно кто-то ярким факелом выкуривал пчел из улья. За горами снова бушевала гроза.

В углу мать стелила циновку для тети Оранг. За стеной слышался голос ветра.

— Не забудь завтра сходить за грцбами, —• снова напомнил матери отец Таранга.

Они рано легли спать. Таранг решил, что он ляжет спать в углу, а не около матери, как было раньше. Теперь он чувствовал себя мужчиной.

Он взял пустой мешок из пальмовых волокон, один из тех, в которых хранят рис, и постелил его себе. Получилась прекрасная постель у стены, недалеко от порога.

Тетя Оранг беспокойно ворочалась на * циновке, и, если бы она не' храпела, можно было бы подумать, что она не спит. Много раз просыпался Таранг от странных, пугающих звуков, которые вырывались из носа и рта старухи. Ему казалось, что она на каком-то диковинном языке говорит с кем-то не принадлежащим к миру людей. Таранг напряг слух, но не смог ничего разобрать; в то же время он был уверен, что даже теперь, во сне, она все еще разговаривает с кем-то. Она зашевелилась и повернулась лицом к стене, и теперь разговаривала с пальмовыми листьями, некоторых сделана стена хижины.

Гроза приблизилась. Таранг не помнил, чтобы дождь так громко стучал по крыше. Наверное, дождь идет над лесом, подумал он, над пересохшей речкой и даже над болотами вокруг деревни Ма-лиг, от которой рукой подать до берега моря.

Уже засыпая, Таранг подумал, что дождь — это музыка, что он, этот дождь, стряхивает песни с качающихся верхушек деревьев вокруг их рисового поля. А потом он услышал, как встает отец. Может быть, он тоже услышал музыку дождя? Но отец уже спускался по ступенькам, завязывая на поясе шнурок своего боло.

Тарангу показалось, что он слышит еще что-то. Не свинью ли в загоне под деревом дао? Он прислушался. Да, это было похрюкиванье свиньи и чуть слышный писк. Новорожденные поросята жаловались на холод, присасывались мокрыми пятачками к сосцам матери — ну, конечно, она недовольна! А живот у нее мягкий, как тряпка.

Надо посмотреть! Он тихонько встал и выскользнул из хижины под дождь.

Казалось, что рисовые зерна в этот час сквозь усыпанный золой суглинок тянутся вверх, упрямо пробиваются через грязь тоненькими ростками. Тарангу казалось, что он слышит все это.

Земля была не очень сырой. Второпях Таранг ударился большим пальцем о какой-то пень. Но боль от удара была куда слабее, чем его ненасытная жажда знать, видеть собственными глазами, как в этот ночной час из огромного темного лона земли рождается жизнь.

Перевел с английского Р. РЫБКИН

58