Вокруг света 1969-04, страница 16
рот выбросил наружу эти бесчисленные груды щебня, кирпича разных величин и цветов, песчаных пирамид, гор плитняка, штабелей железа и леса. Все это было нагромождено как будто бы без толку, случайно. Сотни подвод и тысячи людей суетились здесь, точно муравьи на разоренном муравейнике. Белая тонкая и едкая известковая пыль стояла,как туман, в воздухе». На бумагу ложились строчки будущей повести Александра Куприна «Молох». Бесспорно, у «Молоха» не один прототип. Как репортер киевских газет, Куприн побывал и на металлургическом заводе в Юзовке и на рельсопрокатном в Дружкове. Но и Петровский завод, как удалось установить не остался в стороне от его маршрутов. Кстати, в Енакиеве я познакомился с инженером Д. А. Свирским, проработавшим в городе почти четыре десятилетия. Он хорошо помнит, что еще в начале тридцатых годов здешние старожилы нередко вспоминали автора «Молоха». Молох... Образ этого языческого божества — идола с телячьей мордой, на вытянутых ручищах которого зажийо поджаривали приносимых ему в жертву детей, превратился под пером Куприна в символ капитализма. Ненасытный идол только на одном Петровском заводе пожирал, по подсчетам главного героя купринской повести инженера Боброва, двадцать лет человеческой жизни за сутки... «Скоро с горы стал виден и весь завод, окутанный молочно-розовым дымом. Сзади, точно исполинский костер, горел лесной склад. На ярком фоне огня суетливо копошилось множество маленьких черных человеческих фигур...» Так писал Куприн о рабочем бунте. Люди, уготованные в жертву Молоху, восстали и подожгли завод. Так было в повести, так было и в действительности: не прошло и года после пуска Петровского металлургического завода, как на нем вспыхнула первая забастовка... В небольшом заводском музее я видел собранные по крупицам документы, фотографии, рассказывающие о революционном движении енакиев-цев. Среди музейных реликвий — последнее письмо Григория Ткаченко-Петренко, руководителя пролетарского восстания в Енакиеве в 1905 году. Память об этом герое хранит и город металлургов: на одной из центральных улиц, улице Ткаченко-Петренко, установлен бронзовый бюст революционера. Я читаю и перечитываю последнее письмо Григория Ткаченко. Письмо, написанное им перед казнью... Над Екатеринославом, большим приднепровским городом, распростерлась безмятежная, еще по-летнему теплая ночь — ночь с 3 на 4 сентября 1909 года. За массивными стенами губернской тюрьмы шли последние приготовления к казни. Восьмерых ра 1 Среди весьма скудных документальных свидетельств я обратил внимание на два факта. Первый — сообщение друга писателя, Ф. Д. Батюшкова, который упоминает, что Куприн некоторое время работал мелким служащим на одном из заводов Русско-бельгийской акционерной компании. Второй — свидетельство самого Куприна. В заметке, напечатанной в журнале «Огонек» (№ 20 за 1913 год), он говорил, что «...был заведующим учетом кузницы и столярной мастерской при сталелитейном и рельсопрокатном заводе в Волынцеве». По данным 14-го тома дореволюционного географического справочника «Россия» и «Горнопромышленного указателя Донецкого бассейна» (Харьков, 1901 г.), сталелитейный и рельсопрокатный завод возле станции Волынцево, принадлежавший Русско-бельгийской акционерной компании, и был Петровским заводом. бочих-революционеров, осужденных еще в декабре прошлого года, сегодня должны были повесить в «обычном месте» — в пожарном сарае 4-й полицейской части. Закованных в кандалы смертников уже привели из камер в тюремную контору. Осталось дождаться прокурора, врача и священника. Но они что-то задерживались, и тогда осужденным милостиво разрешили использовать несколько минут на предсмертные письма. Восемь голов склонились над листками бумаги. Восемь голов, для которых палачи уже прикрепили где-то неподалеку петли к потолочным балкам... Одним из восьми был двадцатисемилетний литейщик Петровского завода Григорий Ткаченко-Петренко. И перед ним на замызганном, замазанном чернилами столе тюремной конторы лежит клочок бумаги — единственное из восьми предсмертных писем, которому суждено было в жандармской копии дойти до нас. «Здравствуй и прощай, дорогой брат Алеша и все остальные братья-рабочие и друзья. Шлю вам свой искренний привет и последний поцелуй. Я пишу сейчас возле эшафота и через минуту меня повесят за дорогое для меня дело. Я рад, что не дождался противных для меня слов от врага... и иду на эшафот с гордой поступью, бодро и смело смотрю прямо в глаза своей смерти, и смерть меня страшить не может...» «...Я по убеждению социал-демократ и ничуть не отступил от своего убеждения ни на один шаг до самой кончины своей жизни. Нас сейчас возле эшафота восемь человек по одному делу — бодро все держатся». По одному делу... На языке царского суда оно называлось так: «Дело о захвате революционерами линии Екатерининской железной дороги в декабре 1905 года». Поздней осенью бурного революционного 1905 года власть на Петровском заводе и во всем городке Енакиеве захватила вооруженная рабочая дружина. Командовал ею Григорий Ткаченко-Петренко. Огнестрельное оружие тайно привозили из других городов, холодное — выделывали сами, на заводе. Гак было не только в Енакиеве, так было почти по всей Екатерининской дороге, являвшейся транспортным каркасом тогдашнего Донецкого края. Енакиевская полиция даже свои посты расставляла и перемещала по указанию рабочих дружинников-боевиков. На какое-то недолгое время целый промышленный район фактически сбросил самодержавную власть... Казачьи и пехотные полки были двинуты со всех сторон на этот остров революционной свободы. На соседней станции — Горловке разгорелся настоящий бой между рабочими дружинами и карателями. Сопротивление рабочих было сломлено, начались аресты. Был схвачен и Ткаченко-Петренко. ...Наконец вся троица, положенная по штату при исполнении смертных приговоров, собралась: и прокурор, и врач, и поп. Начальник тюрьмы грубо поторапливал: «По-живей, по-живей!.. Ишь рас-писа-ались!..» «...стража с каким-то удручающим ужасом смотрит на нас... им, наверное, кажется, что мы какие-то звери, что ли, но мы честнее их...» У тюремщиков были все основания смотреть с ужасом на этих смертников, особенно — на Григория. Они помнили, как держался он в тюрьмах все это время — почти четыре года. Они помни 14 |
