Вокруг света 1969-04, страница 56

шего намека на что-либо напоминавшее красивые гипотезы знаменитого автора приключенческих романов.

Фотографии плит подлили масла в угасавший огонь.

Потом он познакомился с Саи-дом из племени Аид-Хаддиду, и вопрос был решен — в Атлас, к берберам...

Сайд с двумя односельчанами занимался в городе мелочной торговлей вразнос. Каждый год, рассказывал он, когда в полевых работах наступает затишье, мужчины по двое, по трое уходят в города на заработки. Кто нанимается строить мельницы, потому что горцы слывут в Марокко лучшими в этом деле умельцами, кто торгует в городах шерстью и разными деревенскими поделками.

Горцы кончали уже свои дела в городе, потому что приближался праздник весны Аид-эль-Ке-бир, после которого начиналось хлопотливое для крестьян время. Нужно будет вспахать землю и перегнать стада овец на горные пастбища.

Сайд готов был провести Роже в свою деревню и потом оттуда до Тинерхира.

Сначала пришлось приобрести мула. Потом выбрать день, когда можно отправиться в путь. Это зависело от многих причин, сложную взаимосвязь которых Роже понял не до конца.

Во-перёых, нельзя было начинать путешествие ни в пятницу, ни в субботу. Пришлось ждать воскресенья. Когда они уже было собрались, Сайд увидел, выйдя из дома, одинокую ворону.

Ворона предвещала несчастье.

Наоборот, две вороны вместе или шакал, замеченный у порога, сулили предприятию полный успех.

По счастью, на следующий день никакие приметы не препятствовали путешественникам. Начался бесконечный путь по пустыне.

...Охряные краски пустыни сменились белизной снежного поля, и это поле казалось нескончаемым. Выше были рыжие голые горы. Наконец, за одним из бесконечных поворотов узкой тропы им открылась деревня.

Деревня напоминала средневековый замок: окруженные каменной стеной дома, сбившиеся тесно, настолько тесно, что издали они выглядели одним фантастическим домом-крепостью. Камышовые крыши, казалось, на

лезали друг на друга, выпирая из-за стены.

А сама деревня была рыжего цвета, как бы продолжая невысокую рыжую гору, которую она венчала. И другие горы, заполонившие горизонт, были светло-рыжие.

...Потом они перебрались через шаткий мост. Потом Роже потерял ориентировку в сумятице кривых крутых улочек.

Когда Роже Бертен переступил, наконец, порог дома Сайда, то только присутствие молодой хозяйки и остатки чувства собственного достоинства удержали его от того, чтобы не рухнуть на глиняный пол. Ему уже ничего не хотелось. Сайд объяснил, что привел гостя из долины, что тот хочет посмотреть, как празднуют Аид-эль-Кебир, и пожить у них несколько дней. И ни слова больше — ни о том, кто и откуда этот нежданный гость, ни о дорожных приключениях. С непринужденностью, которой Роже никак не ожидал от восточной женщины, жена Сайда накрыла на стол, вернее на пол, потому что никакого стола не было, и напоила мужчин мятным чаем, который здесь, по обычаю, обязательно пьют перед едой; затем она внесла глиняное блюдо, покрытое высокой крышкой, сплетенной из соломы, а потом оставила их наедине с тушеной козлятиной и репой.

Вот он и попал к еще «не тронутым цивилизацией» берберам. Забавный малый этот Сайд! Еще в дороге он рассказал о своей женитьбе.

Оказалось, вопреки традиции, отдававшей выбор жениха в руки родителей невесты, Сайд похитил свою возлюбленную и на муле привез ее к себе в деревню. Здесь, вдали от городов, высоко в горах, под немилосердным солнцем, среди людей своего племени, они жили уже пятый год.

— Сколько же ей лет? — спросил Бертен.

— Девятнадцать, — ответил Сайд.

Роже уже не чувствовал усталости; она сменилась радостью и возбуждением: эта необычная обстановка, смуглый бербер в чалме, его рассказ, праздник, который ему предстояло увидеть, и прохлада наступающего вечера, и вкусный хлеб...

— Пойдем, — сказал Сайд.

Они вышли из комнаты. Из

двери невысокого строения рядом с домом полз серый дым.

У жаровни из грубых камней сидела жена Сайда с горящей головней в руках. Огонь освещал ее лицо, оставляя темной одежду и мерцая в янтарных бусах. На горячем камне, запекаясь снизу, лежало тесто; женщина медленно и однообразно, как во сне, раскачивала горящей головней над караваем, и он постепенно розовел, покрываясь твердой хрустящей корочкой; сытный запах свежеиспеченного хлеба вперемешку с дымом и жаром тлеющих углей кружил голову как дурман.

Они вышли на улицу. Вечер уже наступил; горы стали фиолетовыми, небо потемнело, и земля и дома стали одного цвета.

Дома, сложенные из камней, стояли без видимого порядка. Их камышовые покатые крыши придавлены были плоскими камнями. Невдалеке полуголый мальчишка, покрикивая, гнал большое стадо овец; в багровых отблесках уже невидимого солнца они, мешая друг другу, ссыпались со склона холма на деревенскую улицу.

— Что это у него на голове? — спросил Роже. Ему показалось, что волосы босоногого пастуха были завязаны в косички и собраны в узел на макушке.

— Он еще маленький, — сказал Сайд, глядя вслед пастуху. — Когда станет мужчиной, он будет вот таким. — С этими словами Сайд снял чалму — голова его была совсем голая.

— А как же он справляется с таким большим стадом?

— Разве с овцами надо справляться? — в свою очередь, удивился Сайд. — Их нужно только считать. Вот гнать овец в горы на свежую траву — это дело мужчин. В остальном овцы обходятся сами. Весной толстеют, зимой худеют. Хорошей земли у нас мало, и, чтобы мы могли жить, аллах создал овец.

Далее выяснилось, что аллах дал одним гораздо больше овец, чем другим. Те, у кого овец мало, помогают пасти скот более богатым соседям. За это они получают каждого пятого ягненка.

Землю община делит наново каждые семь лет.

За каменной стеной, ограждавшей селение, слышны были звуки песен, крики и стук аллу-на — берберского барабана. Прямо на земле, вплотную друг к другу сидели мужчины — все в чалмах и полосатых хенифах,

54