Вокруг света 1969-06, страница 76

круче, ссовывают нижний конец в яму, засыпают и утаптывают.

Потом мы стали натягивать ванты: «Ну! Еще! Давай еще! Ну-нунуну! Хоро-ош...» И так до четырех раз, потому что вант — четыре.

Установив одну мачту, принялись мы за вторую и с ней проделали то же, что и с первой, и настала очередь ставить паруса, их было у нас три: грот, фок и стаксель. Возни с ними хватило нам еще минут на сорок — то костыль гафеля не шел до конца, то что-нибудь заедало... А ветром нас уже заметно несло даже и без парусов.

Наконец паруса поставили, закрепили, распутали, натянули шкоты, сняли и запихнули под ноги в корму немощный наш мотор, поставили руль, Леша сел за руль, поерзал, чтобы было поудобнее, закричал:

— Фок! Фок, потрави шкоты! Грот! Возьми на себя!

И мы побежали.

Я не моряк, но так получилось, что за двенадцать лет прошел добрый десяток тысяч миль на самых разных судах — от карбасов и мотоботов до тральщиков и зверобойных шхун. И случались прекрасные плавания, когда неделю и больше море не шелохнется, а белые, тугие облака с утра до вечера стоят, кажется, на одном месте.

И все-таки в самом легком плавании устаешь. Устаешь от бес

прерывного, круглосуточного, кругломесячного гула двигателя, от вибрации корпуса, палубы, койки, супа в тарелке и чая в стакане, от вибрации собственного тела.

Другое дело паруса! Да еще попутный ветер! Тогда в движении судна есть что-то от полета. Мчишься почти вровень с ветром, паруса туго натянуты, напряженные мачты поскрипывают и выгибаются слегка вперед, волна с бесконечно закручивающимся гребнем долго шелестит сзади, медленно приближается, подходит под корму, шлюпка приподымается, потом оседает, следует удовлетворенное «у-ух!» где-то у нее под пузом, шлюпка слегка сваливается налево, ты налегаешь на руль, выправляя по курсу, и тут же под кормой начинает петь, журчать как бы ручеек по камушкам, шлюпка делает носом медленный, плавный мах направо, а ты опять бросаешь руль, чтобы ее ветром и волной повело опять налево... Это как вдох и выдох.

Еще в Пошехонье капитан «Дельфина» — буксирного катера, который притащил нас накануне, — вычертил нам схематическую карту от буя к бую, пока, как приписал он внизу, не наступит речная обстановка на подходе к Череповцу.

Ветер задул крепкий, хороший, и по всему было видно, что надолго, и командир наш решил не

ночевать нигде, а идти всю ночь, чтобы утром подойти к Череповцу. А пройти нам надо было километров полтораста.

Поломки мотора, противный ветер на Волге порядочно выбили нас из графика, мы опаздывали уже, и потому никто не стал возражать. Решено было спать в шлюпке.

Работы нам не былю никакой, только Коля лег на носу с биноклем и примерно раз в полчаса кричал оттуда:

— Вижу буй!

— Какой? —■ вопрошал его с кормы Леша.

— Красный! — после некоторого молчания вопил Коля.

Командир разворачивал карту-схему: очередным буем должен был быть именно красный. Все шло прекрасно.

Руслан сидел на шкотах стакселя.

Еще двое примостились между банками и прилегли даже у шкотов грота и фока.

Леша, обложившись картами и биноклем, восседал на корме, как на троне.

Остальные стали помаленьку надувать матрацы, разворачивали спальные мешки и копались в рюкзаках, приготовляясь спать.

Так прошли мы часа четыре, солнце давно село, заметно стемнело, северо-запад был широк и желт, далеко впереди видна была туча с провисающими наискось туманными кисеями дождя.

74