Вокруг света 1969-06, страница 75

уключины, толкая вальками друг друга в спины.

И опять:

— И-и-и р-раз! И-и-и два! Й-и-и раз...

Рыбинское море не веселило нас. Сначала в Переборах, а потом в Пошехонье, на спасательной станции, чего нам только не наговорили! Со всеми подробностями рассказали, как погибла одна яхта и все утонули, хоть и разыскивали их на вертолете. Говорили нам также о плавучих моховых островах, на которых растет лишь кустарник среди булькающих топей. И про берега, что представляют собой частокол затопленных когда-то деревьев, сгнивших, рухнувших и теперь только на вершок торчащих из воды. В тихую погоду нельзя пристать, а в шторм и подавно... Наслушавшись всего этого, мы даже поспорили — могут ли сохраниться под водой дома? Неприятно нам было воображать, что, может быть, прямо по курсу у нас стоит в сумрачной глубине изба с трубой, и мы можем об эту трубу стукнуться!

Мотор наш то заводился, то глох, мы то брались за весла, то валились без сил — безветрие, жара нас усыпляли. Кто мог, тот и спал уже, подмостив под голову рюкзак. Горизонт на западе и севере стал затягиваться мглой. Странно, за весь день видели мы только один пароход, гораздо мористее нас — мачты показались и долго, незаметно, как часовая стрелка, передвигались по горизонту, и дымок над мачтами стоял вертикально.

Какая мука все-таки эти старые моторы! И не только для тех, кто с ними возится, каждую минуту продувая карбюратор, разбирая и собирая помпу, прожигая свечу, но и для всех остальных. Когда мотор задыхается, сбрасывает обороты, хлопает, то и мы как бы работаем вместе с ним, а когда мотор все-таки глохнет, в наступившей тишине ощущаешь вдруг, что совершенно измучен.

Так с одиннадцати утра и до пяти дня мы то гребли, то бросались в корму, когда мотор заводился, и успели пройти за это время километров пятнадцать-двадцать. А ветер между тем подступал к нам с юго-востока, но мы пока не знали этого.

Ветер нагнал нас около пяти часов. Злой, измученный командир наш оживился, стал сразу

деятельным и добрым и закричал:

— Эй, там! Просыпайся! Ставим паруса!

Но прежде чем мы поставили паруса, я хочу рассказать в двух словах о нашей «Веге» и ее команде. Грех было бы не упомянуть письменно всех славных ребят, которые мерзли, мокли и работали на протяжении полутора тысяч километров.

Все-таки много нас было, как я теперь думаю, много! Восемь человек в десятивесельной шлюпке среди свернутых парусов, бочек с бензином, канистр с маслом, среди мачт, весел, багров, кранцев, топоров, ящиков с продуктами, ведер, бидонов, бочонков с водой, среди всех этих гафелей, гиков, шкотов, фалов, вант, трех моторов — и чего еще? Среди рюкзаков, спальных мешков, надувных матрацев, резиновых сапог, кружек и мисок, фотоаппаратов и биноклей, канатов, в которых беспрестанно рылись, перекладывая с места на место, восемь человек команды!

Боюсь, что вы не запомните, кто был кто, но вот как нас звали: Толя, Коля, Боря, Витя, Слава, Руслан, Леша и я. Ребята все были славные, молодые, энтузиасты парусного спорта, большинство из них не раз ходили под парусами, а человека три (и я в том числе) были новички.

Боря нас всех кормил и поил.

Слава, Витя и Коля сидели на моторе.

Остальные были матросы, а Леша и Руслан — командиры. Это они появились однажды, как рок, два человека, отыскали мою дачу, и Чиф их пропустил, не залаял. Я не слыхал, во всяком случае, и вышел к ним с ленцой, не подозревая, чем обернется для меня их визит.

Поздоровавшись, они быстро оглядели меня, и один назвался Русланом, а другой Алексеем, Лешей... Простоватое такое было у Леши лицо, мужицкое, русское, самое русское у нашего будущего командира.

Сели на веранде, и, как сейчас помню, чудесный был конец июньского дня, солнце шло уж к закату, но во всем вокруг была уверенность, что еще долго будут сиять небеса, что и сумерки, когда наступят, будут теплы и светлы, что и в двенадцать часов ночи у нас в Абрамцеве северная часть неба еще будет светиться зеленовато... И оттого, что

день так долог, а ночи коротки, так спокойно было нам и так все располагало к разговору.

И заговорили мы (вернее, заговорил Леша) про шлюпку «Ве-га», про то, как поплывет эта «Вега» под туго дрожащими и гудящими парусами по каналу, потом по Волге, по Рыбинскому морю, по Шексне, через Кубен-ское озеро в Сухону, а там уже по Северной Двине до Архангельска, все удаляясь, превращаясь в нестерпимо сверкающую точку в дали пространства и времени. И станут отражаться, повисать вниз головой в водах многих Мышкино, Калязин, Углич, Тоть-ма, Нюксеница и какие-нибудь там Никола Мокрый, Пёсья Деньга, Ноземские Исады, Наремы, Шиченьга, Дресвяник, Ярыга... От одних названий весело мне стало!

— Руслан, покажи! — добивая меня, тихо молвил Леша.

Руслан вынул из портфеля фотографию и показал.

«Бегу». Шлюпку с двумя чуть заваленными назад мачтами. Она сфотографирована была у причала и казалась несчастной безлюдей. Без нас.

Мы вышли из дому и, обстоятельно обсуждая подробности, будто уже плывя на «Веге», пошли между лесов и полей. Вдали, наверху — мы шли как раз низом, переходя по шоссе ов-

5аг, — кубически стекленело ка->е. Низкое солнце, как в призме, радужно переливалось в его гранях.

— Вы бывали на севере? — спросил я.

— Нет, нет! — цепенея от будущего наслаждения, враз отвечали мои гости. — Никто не был! Никогда!

Север звал нас к себе...

А вот как ставились паруса на «Веге».

После крика командира все зашевелилось, начали распутывать ванты, шкоты, фалы и прочее.

Вот приподняли немного переднюю мачту, вот попали нижним концом ее, окованным железом, в гнездо внизу, в киле, вот, подпирая плечами, кряхтя и ухая, поставили ее вертикально, вдвинули в выемку в передней банке и захватили скобой.

Все это со стороны, наверное, было похбже на то, как рабочие ставят телеграфный столб: подымают его с земли, подпирают плечами, задирают все круче,

73