Юный Натуралист 1973-11, страница 32

желтка. Как труден для них переход в условия внешней среды! Вскоре рачата полиняли сбросили панцирь, чтоб не мешал им расти. Затем вырос новый панцирь, побольше. И рачата стали похожи на взрослых раков с клешнями, с рачьими глазами, так удивляющими нас. Но все это, конечно, в сильно уменьшенном виде. Словно это игрушечные рачки из пластмассы. Некоторые, кто посмелее, отползали от матери. «Играли», пробовали силу своих клешней. Начинали что-то искать в песке, среди гальки. Хватались за мельчайшие нитчатые водоросли и молодые побеги элодеи, смешно озираясь, будто множество враждебных глаз смотрят на них из темных углов берега. При опасности же они старались быстро спрятаться под брюшко рачихи.

Рачиха уже меньше тревожилась за детенышей. Да и немного их осталось. Все видны. От сотни икринок — едва десять-пятнадцать рачат. Рачиха отпускала их все дальше от себя на неведомое пугающее дно речки. Один за другим рачата все дальше отправлялись одни, а наиболее предприимчивые не возвращались к матери. Постепенно все рачата осмелели, расползлись и начали свою самостоятельную трудную жизнь. Тяжкую, бедственную и долгую, ведь раки живут по двадцать лет и больше!

В. Макрушин Фото Ю. Астафьева

КРАСНОКРЫЛЫЕ СТЕНОЛАЗЫ

В то лето наша партия проводила геологоразведочные работы в горах Западного Памира. Всего в ста метрах от лагеря, за мелким саем, подымались крутые склоны южного хребта. По соседству с нами, среди каменной россыпи, гнездились краснокрылые стенолазы. Эти птицы, живущие среди камней, очевидно, привлекли наше внимание не только своим необычным видом, но и яркой расцветкой нежного оперения. Головка и спинка — серые. Горлышко, грудку летом — черные, к зиме становятся светло-серыми. Когда птицы сидят, то не особенно выделяются среди камней. Но стоит им распустить ярко-красные с черно-белой окантовкой крылья — и сразу же кажется, что вместо птиц порхают большие разноцветные бабочки.

Крылья и хвост у них короткие, так, вероятно, удобнее передвигаться по кручам.

звкэ

А скалолазы они превосходные. Цепляясь за малейшие неровности сильными, цепкими лапами, птицы эти с завидной легкостью лазают по самым отвесным каменистым стенам. То они бегают вверх-вниз, то усаживаются на крохотном карнизе и длинным, тонким, изогнутым снизу клювом в узкой щели вылавливают мелких насекомых.

Помню, первое знакомство с длинноносой птицей у меня произошло в начале сезона. Придерживаясь за выступающие камни, я спускался по тропе, убегающей вниз. Вдруг между камней пробежала какая-то птица. В нескольких шагах от меня она удобно уселась на небольшой выступ, уставилась своими любопытными глазками. Облокотившись на огромный булыжник, я старался не вспугнуть пернатую незнакомку, и так, рассматривая друг друга, мы стояли, наверное, долго. Потом она беспокойно завертела головой, прижалась к скале: по склону пронеслась зловещая тень парившего хищника.

Когда опасность миновала, птица быстро пробежала вверх и, расставив широко крылья, опустилась недалеко от моих ног. Затем, перелетая с камня на камень, сопровождала меня до самой тропы.

От своего гнезда краснокрылые птицы далекс? не улетали, и стоило нам появиться возле скалы, как за нами наблюдали две пдры тревожных глаз. Как-то, возвращаясь с участка, я все-таки решил остановиться, незаметно понаблюдать за птицами. Когда они, нежно высвистывая свою любимую песню, перелетели через сай, я подошел к каменной россыпи, осторожно поднял плоский булыжник. Среди серых обломков было выложено из мха, сухих стебельков растений и шерсти добротное гнездышко. В нем лежало четыре беловатых, с темными пятнышками яйца. Только успел я аккуратно положить камень, отойти от гнезда, как прилетели стенолазы.

С появлением птенцов у птиц прибавилось забот. День-деньской проверяли они на скалах трещинки, узкие щели, выискивая корм.

Трудно было в те дни нашим соседям, и мы старались не подходить к гнезду. Радовались, как они дружно заботились о своих малышах, и даже не верилось, что такая дружба существует у них недолго. Когда птенцы подрастут, станут на крыло, птицы будут держаться поодиночке, пролетать мимо, не замечая друг друга.

Прошло несколько дней. Однажды мы остановились возле скалы, и нас удивило тревожное поведение стенолазов. Они сидели недалеко от гнезда, кричали жалобно и неумолчно. Невольно мелькнула досадная мысль: «Неужели что-то случилось?»

И впразду так. Когда подошли поближе, увидели, что гнездо разорено каким-то хищником. Вероятно, беспомощные птенцы стали жертвой каменной куницы или горностая. Птицы подлетели ближе, сели на камни, смотрели такими опечаленными глазками, словно винили нас в том, что мы не смогли защитить детенышей.

Затем стенолазы поднялись на вершину скалы, сразу же затерялись среди каменного раздолья. С тех пор мы их не видели, наверно, птицы навсегда покинули страшное место.

В. Приходько

ОЗЕРО ИЛЬМЕНЬ

Осень. Вчера ходил за грибами. Набрал кузов волнушек, сел под сосну отдохнуть, прислонился к стволу. Он шершавый, теплый, дружеский.

Шум ходит в вершине. Сквозь ветки куски неба синеют раздерганно. Вот где простор, так это На нашем озере Ильмень! Берега у озера низкие, луговые. От этого оно кажется бесконечным.

Когда первый поселенец подошел к озеру, вгляделся в даль, то, наверное, задумался: может, это море? Что там, за горизонтом?

Зимой только первым декабрьским морозам поддается озеро, но спит недолго. К Новому году, какая б ни была стужа, клубится пар над огромной, постепенно уходящей в Волхов полыньей. И некоторые рыболовы сбрасывают в солнечную реку лодки и лихо несутся по нестерпимо сверкающей воде.

К весне, питая ненасытный Волхов, устает, мелеет озеро Ильмень. Но как только зажурчит вода, река не остается в долгу, течение Волхова затихает, льдины останавливаются и вдруг начинают двигаться вспять. И неделю, а то и больше отдает Волхов свои долги, наполняя Ильмень-озеро до краев.

И летом не любит озеро отдыхать. Притихнет на минуточку в короткую июньскую ночь —• и смотришь, уже с утра зашелестел, залопотал ивняк, поползли по гладкой воде языки ряби, и тогда явственно, в темно-синих барашках, обозначится горизонт.

А к обеду так разойдется, расшумится, словно бесконечный тысячетонный состав грохочет.

Но бывают и выходние дни на Ильмене. Редко, но бывают.

Помню, перед глазами июльский полдень. Тишина. Все замерло. И такое марево, такое дрожание света вокруг, что кажется, поднялось все озеро в небо или, наоборот, небо растворилось в озере. И тогда вечером наперебой скрипят в травах дергачи, и садится солнце прямо в воду.

Ильмень питают множество рек и речушек. Одной такой речкой, по названью Лопанька, мчался я на полной скорости.

Речка петляла, на поворотах лодку заносило, и кувшинки бились на волне.

Вот-вот должно было появиться озеро.

И вдруг стоп! — реки дальше не было. Устье намертво забито песком, а по бровке плотной стеной стоял ивняк.

Я пробрался сквозь кусты. Полыхая солнцем, передо мной раскачивалось озеро.

— Как же так? — думал я растерянно. — Еще в прошлом году, пусть стиснутая кустами, но лопотала, журчала над полосатым, как тельняшка, песком Лопанька. Как же так?

А озеро беспечно смеялось, закручивая в береговые валы пену и песок, и убегала далеко в воду, раскачиваясь на волне, поросль молодого ивняка.

Мотор глохнет в самые неподходящие минуты, и меня понесло ветром в залив, заросший травами.

Исправив повреждение, я соскочил в воду и стал выводить лодку из кувшинок.

Впереди, на коряге, белой от помета, сидела чайка. Я шел на нее.

Все ближе, ближе.