Вокруг света 1969-08, страница 65

А время гонит лошадей. (Л. С. П у шкин, «Телега жизни»)

Шриходите, вы найдете их в мезонине. Может, кто-нибудь из них, трудно надеяться, конечцо... И все-таки вдруг кто-нибудь покажется вам знакомым. Приходите. Вас ждут.

И я отправился. С предчувствием чего-то необычного и невесть откуда берущейся надеждой я шел, немного волнуясь, и вся неширокая старая Пречистенка вместе с прохожими, дворянскими домиками, черными чугунными оградами, портиками и фальш-колоннами качалась в такт шагам. Со стен домов уставились в лужи алебастровые длинномордые львы.

Весь этот классицизм, такой строгий, выверенный на берегах Невы, где дома смыкаются каждой

навстречу и вдогонку. Не отрываясь смотрели из своих золоченых рам.

Что общего у них? Зачем собрались они? И где таблички с пояснениями — чья кисть, когда и кто изображен?

«Выставка «Портреты неизвестных в собрании Государственного музея А. С. Пушкина» необычна; она представляет собой эксперимент, — пишут в своем обращении к посетителям организаторы выставки. — Фонды музеев накапливаются десятилетиями. Музей же Пушкина в Москве еще десять лет тому назад совсем не имел экспонатов.

...Более семисот имен занесено теперь в почетную «Книгу даров». Не менее ценными были советы, которые направляли наши поиски. Так возникал фонд музея. Мы не могли быть прихотливыми, рады были любой вещи, любому портрету пушкинской эпохи, так как всегда таилась надежда, что изображенное лицо окажется из круга Пушкина. И действительно, удалось собрать и определить немало цен-

БОРИС ПИСЬМЕННЫЙ

полоской фронтона, как солдаты на императорском смотру, здесь, в Москве-матушке, совсем не настоящий, будто в шутку сделанный. Земля московская горбатит домики, делает из них пряник и игрушку, а улица лихо закручивает все коромыслом. Какая уж тут классика...

Примерно об этом размышлял я, пока не подошел к месту. Завернул за угол желтого усадебного дома, легко и гостеприимно отворилась парадная дверь, и оказался я сразу в тишине и зябкой прохладе.

Пройдя несколько комнат, я отыскал, наконец, лестницу в мезонин. Ее перила и точеные столбики хрупко белели на фоне малиновых стен, а старые, тщательно выскобленные ступеньки, как и положено, скрипели под ногами. Здесь был вечер и горел свет.

Девушка в открытом синем платье встретилась мне первой. Она кокетливо поджимала губы, в волосах горел белый цветок. Потом был полковник корпуса путей сообщения. С лицом скучающим и мягким, лицом любителя чтения и тихих бесед, «человек, в домашних туфлях на босу ногу». Парадный мундир как-то не подходил ему. Еще была еле приметная маленькая барыня в чепце.

В мезонине я огляделся. Бюро красного дерева. На нем разбросаны книги, печатки, мундштук слоновой кости, перо. В комнатах группами и по одному — государственные чиновники разных рангов, сановники, светские дамы, гусары — «...цвет столицы, и знать и моды образцы, везде встречаемые лицы, необходимые глупцы; тут были дамы пожилые в чепцах и в розах, с виду злые; тут было несколько девиц, неулыбающихся лиц; тут был посланник...»

Да, да, конечно, я не^знал здесь никого.

Когда я проходил мимо, казалось, они смотрели

ных, а порой уникальных вещей. Но значительное число вещей еще не определено.

...Быть может, изображенных на портретах людей узнают не только искусствоведы, но также историки, филологи, знатоки книги, любители Пушкина...

...Мы просим помочь нам в наших поисках».

Здесь, на Кропоткинской (бывшей Пречистенке), в старинном доме (в нем мог бывать Пушкин, находясь в Москве), каждый испытывает достоверное ощущение времени, ушедшего навсегда. Создается это предметами той эпохи, их тщательно продуманным размещением, стенами, помнящими прошлый век; но не только этим, а еще и тем, что в каждой детали экспозиции вы чувствуете энтузиазм людей, которые собирали все это, их доскональное знание и любовь.

Прядь волос Пушкина, письма и книги, изгрызенное в раздумье перо, снятые с двери дома на Мойке истлевшие листы: «Положение больного не улучшается», обычная запись в кладбищенской ведомости: «Двора его императорского величества камер-юнкер титулярный советник Александр Сергеев сын Пушкин», посмертная маска, портреты близких — все это так же дорого и важно, как и молодые пушистые ветки вербы на окнах (было вербное воскресенье), как добрая тишина в доме и знаки постоянного внимания, которые ощущаешь как-то исподволь.

...В мезонине пробили часы, глухо и мелодично. Старинные часы пробили, как и сто лет назад. Когда-то почти все экспонаты, собранные в этой комнате, были обыкновенно утилитарны, ценность их состояла в сиюминутной полезности, они были «живы», как только могут быть живыми неодушевленные предметы.

Коллаж Г. КОМАРОВА

63