Вокруг света 1969-11, страница 32

▼ со стр. 19

или «сьёр» во Франции. Почетный титул этог передается по наследству. Раньше шейхи почти единовластно правили громадными территориями. Сейчас у них оставлены только фамильные имения, которые они сдают в аренду. Но, конечно же, тысячелетнюю традицию нельзя изжить одноразовой реформой. И их влияние, хотя и потерявшее силу закона, все еще крепко в камышах.

Почему обрушился на нас молодой аристократ? Скорее всего, сказал мне Тизайгер, он счел нас за соглядатаев правительства, которое урезает привилегии шейхов. И потом это был лишний повод продемонстрировать всем, что здесь он хозяин. Но мы же получили в Багдаде официальное разрешение посетить плавни. Может, стоило остаться?

— Риск должен быть оправданным, — буркнул под нос Тизайгер.

До последнего времени вражда между шейхами делала опасной любую поездку в эти места. Шейхи устраивали засады на протоках, их личная охрана организовывала карательные экспедиции против подданных врага, а попросту — грабила их. Короче говоря, вендетта сильных мира сего вовлекла в свою орбиту множество непричастных людей. Увозы девушек, убийство среди камышей, таинственные исчезновения — все это было в порядке вещей. И мрачная слава камышей была не пустым звуком.

Часто целые деревни были вынуждены перекочевывать на новое место, спасаясь от междоусобиц.

Мы были свидетелями такого переезда. Правда, он был вызван не опасностью, а куда более прозаической вещью — нехваткой корма для буйволов. Три семьи перебирались на новое место жительства.

Благодаря этому событию мы смогли увидеть богатства, обычно скрытые в полумраке мудифа. Они были примерно одинаковы под каждой крышей. Первым в тараду перенесли большой сундук, где хранятся браслеты, наряды и серебряные украшения. У сундука полукруглая крышка с железными заклепками и медными полосами. Обычно он стоит на женской половине дома, так что увидеть его заезжему путешественнику можно только в чрезвычайном случае. Затем понесли ярко-красные покрывала: это наибольшая ценность в хозяйстве (по их количеству судят о достатке семьи); потом кастрюли, котелки, корзины и искусно сплетенные корзиночки, трезубцы и дубинки (два последних предмета — орудия ловли рыбы). С большой гордостью женщины выносили мотки шерстяной пряжи: в здешних местах не знают красителей, и мотки отдают в окраску ремесленникам племени бенилам.

В тот день мне довелось проследить от начала до конца строительство хижины-мудифа. Мужчины вырыли на новом острове два ряда ямок, в которые воткнули примерно под углом 70° к земле длинные толстые стволы камыша. Затем, быстро смастерив из снопов двухметровые подставки-треножники, они встали на них, как на строительные леса, и, пригибая концы вставленных в ямы камышин, связали их верхушки плетенными из камыша же веревочками, образуя арочный свод. После этого на камышовую арматуру стали

накладывать квадратные циновки-маты — такие же, что использовались в качестве постелей.

Все. Строительство заняло два часа. Можно было приступать к новоселью.

Это тоже, кстати, зрелище, которое жалко пропустить. Тут были и стрельба из ружей и праздничный костер по всей кромке острова. Но самое любопытное началось, когда на остров привезли скот — у телки сверкали вокруг глаз сделанные красной краской «очки», буйволы тоже были разукрашены синими и желтыми пятнами; все эти персонажи мультипликации блеяли и упирались, не понимая, куда их тащат с таким шумом и гамом.

— Зачем красят скот? — спросил я.

— Как зачем?! От дурного глаза, — ответил мне Хасан, гребец нашей тарады.

Дурной глаз, как я выяснил, не является прерогативой какого-то отдельного лица. Это был дурной глаз вообще, глаз несчастья, око злых сил. Животных красили в такой странный цвет для того, чтобы они выглядели нелепо — ведь среди людей слабоумные и уродцы ускользают от внимания злых сил. Ребенок, рождающийся в семье, где уже умирали дети, получает какое-нибудь «незначительное» имя. А в случае, если ребенок рождается хилым, его называют даже «нечистым» именем. Так родители обрекают детей носить всю жизнь имя: «Свинья», «Собака», «Шакал». Это, конечно, крайности, но сплошь и рядом встречаются «Блюдце», «Кофейница», «Жернов». Удивленный именем одного мальчика — Хабиб (Любимый), я специально поинтересовался его семьей и узнал, что он младший из пяти живых сыновей.

Нам не удалось выяснить, играют ли колдовство и магия в жизни водяных обитателей большую роль, чем официальная религия. Во всяком случае, из наших четырех гребцов только Сабети безоговорочно верил в злую волю джиннов. Остальные высказывались по этому поводу более здраво, а именно — что без особой на то причины джинны вряд ли будут приставать к невиновному человеку.

— Но разве нет вещей необъяснимых? Если мы верим в аллаха, которого не видим, почему же нам не верить в другие вещи, которые наше зрение не принимает? — с отличным знанием логики настаивал Сабети. — В вашей стране разве нет ничего такого, чего бы вы не понимали, а? — обратился он к нам.

Тизайгер, подумав, пустился в долгое объяснение на арабском. Через какое-то время он повернулся ко мне.

— Я рассказывал им о «летающих тарелках», — уточнил он немного смущенно.

В тот день я никак не мог заснуть: часть моего существа упорно пыталась найти смысл моего присутствия в странном водяном мире. Я сказал себе, что раз я здесь, значит, должна быть причина этому, ибо те, кто просыпается ночью среди пустыни или джунглей, всегда имеют цель перед собой, даже если отправились только затем, чтобы взглянуть на звезды под необычным углом.

Я хотел увидеть страну мааданов и рассказать о ней. Если мне это удалось — хорошо. Но я буду считать свою задачу выполненной, даже если мне удалось описать только камыш, колышемый ветром...

Перевел с английского М. СЫНЕВИН

30