Вокруг света 1970-10, страница 72

— Съедим в ужин, — сказал мне Иннокентич.

Я молчал.

Иннокентич накинул псу на шею петлю и привязал его к зимовью. Собаки не обращали на него никакого внимания. Но когда он зарядил ружье и взвел курок, все псы повернули головы на щелчок, подбежали к хозяину и глядели точно по направлению дула, оскалив зубы на Соболя. Тот все понял и задрожал, тоже неуверенно оскалил зубы, как бы улыбнулся.

Иннокентич опустил ружье и крикнул:

— Васька!

— Тут! — отозвался я без особого энтузиазма.

— Он был слишком умным. И это в девять-то месяцев. — Старик сунул ружье мне в руки и сказал: — На-ко.

— Не могу, — сказал я, оглядываясь на Иннокентича. Потом прицелился, закрыл глаза и нажал курок.

Красавца мы съели вместе с собаками. Это как-то поддержало наши силы, но ненадолго. А уходить мы не хотели. Я-то, конечно, хотел уже вернуться в поселок, отоспаться, отогреться и откормиться. Мне уже было наплевать на деньги. Но Иннокентич, как бы боясь, чтобы я не заскулил, говорил:

— В будущем году соболь уйдет. Это сказал «папа Коля». Он парень ученый, знает.

И мы терпели.

Утром Иннокентич пошел по северному путику, я —по западному. Со мной бежали Ральф и Шельма.

Не прошел я и трех верст, как наткнулся на след очень широкой человеческой ноги, так мне показалось. Это прошел медведь. Рядом были следы Шельмы и Р,альфа.

Медведь сначала шел по путику, потом съел кедровку у капкана, зачем-то разрыл снег и двинулся на северо-восток. Я перезарядил оба ствола пулями, проверил, заряжен ли третий, нарезной ствол, и пошел по следу.

Год был неурожайный, ягод не было, медведь не заелся и осенью не залег в берлогу, как ему положено, а шастал по тайге, и, конечно, с голоду ничего не боялся. Но голодный паек делает храбрым не только медведя.

Своих собак я не слышал.

И тут я подумал, что, двигаясь на северо-восток, миша непременно встретился с Иннокентичем. А кто кого будет скрадывать: Ин

нокентич медведя или медведь его — дело темное. Я торопился, благо, что миша расчистил маленько дорогу и утоптал снег. Я как-то не задумывался о том, что умный зверь, когда идут по его следу, сам заходит в тыл охотнику. Но вряд ли шатун мог сейчас, с голоду, соблюдать предосторожность. Он, конечно, пойдет на «ура».

И вдруг впереди послышался рев, от которого у меня шапка полезла на затылок от страха. Потом собачий лай и визг, такой тоскливый, что я даже не смог угадать, кто это: Чара или Шельма. Собачьи голоса вернули меня к жизни, я нахлобучил шапку и кинулся что есть силы вперед. Грянул выстрел, за ним второй.

Когда я добежал до Иннокентича, он сидел на поваленной лесине и курил козью ножку. Рядом с ним лежал в крови сутулый медведь, запорошенный снегом, и Шельма с распоротым животом и оскаленными зубами. Лицо Иннокентича ничего не выражало. Он курил и тупо глядел на мертвую Шельму.

— Глаза, однако, слезятся маленько. С голоду, что ли? — пробормотал он.

Я вытащил из его мешка топор и принялся готовить дрова. Ин-цокентич сидел и курил.

— Передвинь костер, вот здесь хорошо будет, — сказал он.

Костер был так жарок, что кух-та с соседнего дерева оплавлялась, капала на собак и застывала на их шерсти, как восковые лепешки.

Иннокентич сидел так расслабленно, что казалось, из него вытащили все кости.

Когда мы накормили собак и сами сели, Иннокентич кивнул в сторону Шельмы и сказал:

— Если б не она, отдал бы богу душу.

Мое брюхо надулось, будто я проглотил футбольный мяч. Я распустил ремень на последнюю дырочку, но никак не мог остановиться.

— Живот, однако, заболит, — сказал Иннокентич, — особливо-то не зверствуй. Притормози маленько.

После еды мы разделали тушу и уложили мясо на кое-как сколоченный лабаз, сверху накрыли шкурой.

Стемнело. Взошла луна. Иннокентич сказал:

— Остановиться придется на 'сендух ¹. Пойдем утром-то.

Только сейчас я понял, что мы правильна разложили костер, под искарью — корнем вывороченной лиственницы. Иннокентич, навер- * ное, чувствовал, что нам придется здесь заночевать.

Он послал меня нарубить пихтового лапника, а сам разгреб палкой место, где был костер. Здесь мы набросали лапника, а рядом разложили новый костер.

Над нами поднималось звездное небо.

Проснулся я оттого, что спина замерзла, а лицо и живот чуть не дымились от жара. Я повернулся к костру спиной, но тогда замерзало лицо. Так я и вертелся, как шашлык на палочке.

Утром мы положили в мешки килограммов по двадцать пять мяса и двинулись.

Сначала я шел первым, пробивал лыжню. Сзади покряхтывал Иннокентич. Конечно, старику было трудно идти с грузом. Да и я полз еле-еле. И вдруг почувствовал такую слабость, что и сказать нельзя. Со мной стало твориться что-то неладное. Мне так схватило живот, будто внутрь засунули ежа и стали его нака-

Рисунки С. ПРУСОВА

Ш

¹Сендух