Вокруг света 1971-02, страница 75

тивников — двуликих Янусов, до той поры не разоблаченных. Наши чтецы по губам поработали хорошо: это были уже не догадки, не предположения, основанные на разрозненных и искаженных сведениях, сохранившихся в архивах, а дела и слова, которые нельзя было ни замаскировать, ни отрицать.

В Европе фильм был снят с экранов в первый или во второй день. (Между прочим, Мэре потратил сотни тысяч долларов на взятки, чтобы добиться выпуска фильма на экран без предварительной цензуры.)

Но там, где фильм запрещался или уничтожался, тут же появлялись письменные его изложения и начинался тайный показ контра-бандно добытых копий.

У нас в Штатах федеральное правительство, вынужденное действовать под яростным нажимом прессы и радио, запретило какие бы то ни было демонстрации нашего фильма, чтобы «содействовать благополучию страны и обеспечить внутреннее спокойствие».

Мы в это время находились в Мексике, на ранчо, которое Джон-. сон снял для наших чтецов по губам. Джонсон нервно расхаживал по комнате — мы все слушали речь генерального прокурора Соединенных Штатов:

— «...и, наконец, сегодня мексиканскому правительству была направлена нота следующего содержания. Я зачитываю: «Правительство Соединенных Штатов просит о немедленном аресте и экстрадикции нижеперечисленных лиц:

Эдуарда Джозефа Левковича, известного как Лефко.

Мигеля Хосе Сапаты Лавьяды (Майк заложил ногу за ногу).

Эдварда Ли Джонсона (Джонсон швырнул сигару на пол и рухнул в кресло).

Роберто Честера Мэрса (Мэре закурил сигарету. Его лицо подергивалось).

Бенджамина Лайонела Берн-стайна (Он улыбнулся кривой улыбкой и закрыл глаза).

Карла Вильгельма Кеслера (свирепое ругательство).

Вышеуказанные лица подлежат суду по обвинениям, включающим преступный сговор, подстрекательство к мятежу, подозрение в государственной измене...»

Я выключил приемник и сказал, не обращаясь ни к кому в частности:

— Мексиканская полиция, вероятно, уже мчится сюда. Проще

вернуться самим и поглядеть, чем все это кончится.

Мы вернулись. Агенты ФБР встретили нас на границе.

Я думаю, за нашим процессом следили газеты, радио и телевидение всего мира. К нам не допускали никого, кроме нашего адвоката. Сэмуэлс прилетел из Калифорнии, но ему удалось добиться свидания с нами только через неделю.

Наш процесс начался с обычных ушатов помоев, которые принято выливать на обвиняемых, чтобы представить их отпетыми негодяями. (Почтенные дельцы, которых мы когда-то шантажировали, давно уже получили назад все свои деньги, и теперь у них хватило здравого смысла промолчать, так что единственная по-настоящему неблаговидная история в нашем прошлом осталась суду неизвестной. Возможно, они опасались, что у нас сохранились кое-какие негативы.) Мы сидели в зале Дворца правосудия и с большим интересом слушали печальную повесть, которую излагал прокурор.

Мы преднамеренно и злокозненно оклеветали великих людей, которые бескорыстно и самоотверженно посвятили себя служению общественному благу; мы бессмысленно поставили под угрозу традиционно дружеские отношения с другими странами, извращенно излагая вымышленные события; мы издевались над мужеством и подвигом тех, кто славно пал на поле брани, и вообще смущали умы и сеяли смятение.

Каждое новое обвинение вызывало одобрительную реакцию солиднейшей публики, заполнившей зал, — высокопоставленные чиновники, влиятельные промышленники и финансисты, представители иностранных держав. На процесс смогли попасть даже далеко не все конгрессмены, и места были предоставлены только депутатам самых больших штатов. Как видишь, нашему защитнику пришлось выступать перед аудиторией, настроенной более чем враждебно. Однако Сэмуэлс наделен тем невозмутимым чувством юмора, которое обычно сопутствует глубочайшей уверенности в себе, и я не сомневаюсь, что ему нравилось стойть перед вершителями судеб нашей страны, зная, какой сюрприз их ждет. И он подвел под них мину с большим искусством. Начал он так:

— Мы считаем, что на подобные обвинения может быть толь

ко один ответ, и мы считаем, что одного ответа будет достаточно. Вы видели фильм, о котором идет речь. Возможно, вы заметили то, что было названо «поразительным сходством актеров с изображаемыми государственными деятелями», которые в фильме были названы своими действительными именами. Возможно, вы обратили внимание на жизненность всех деталей. Я еще вернусь к этому позже. Наш первый свидетель, я полагаю, сделает ясным, как именно мы намерены опровергать обвинения, выдвинутые прокурором.

Он вызвал первого свидетеля. Вернее, свидетельницу.

— Ваши имя и фамилия?

— Мерседес Мария Гомес.

— Ваше занятие?

— До прошлого года я была учительницей в Аризонской школе для глухонемых. Я учила глухо-рожденных детей говорить и читать по гу0ам.

— А сами вы читаете по губам, мисс Гомес?

— Я с пятнадцати лет страдаю полной глухотой.

— Говорящих на каких языках вы способны понимать, мисс Гомес?

— На у английском и испанском.

По просьбе Сэмуэлса был проведен судебный эксперимент: мексиканский офицер, личность которого была подтверждена послом его страны, находившимся среди публики, взял библию на испанском языке, ушел в глубину зала, открыл ее наугад и начал читать вслух. Хотя воцарилась мертвая тишина, до скамьи свидетелей, как могли убедиться прокурор и судьи, не доносилось ни звука. Сэмуэлс сказал:

— Мисс Гомес, возьмите, пожалуйста, бинокль и, если можно, повторите суду, что здесь читает этот офицер.

Она взяла бинокль и умело навела его на лицо офицера, который умолк и ждал сигнала, чтобы продолжать.

— Я готова, — сказала она.

Офицер возобновил чтение, и

мисс Гомес громко, четко и уверенно начала говорить что-то непонятное — я испанского не знаю. Это продолжалось минуты две.

Затем офицер подошел к судейскому столу, и стенографистка прочитала запись слов мисс Гомес.

— Да, я читал именно это, — подтвердил офицер.

Сэмуэлс предложил обвинению допросить свидетельницу, но экс

73

f