Вокруг света 1971-03, страница 44
винтовки, к поясу с помощью лыка были приторочены лимонки или мины к базуке. За плечами— тяжеленный рюкзак, а на голове — или стальная коробка с кинопленкой, или тренога, или метровый телевик. Хозяйство наших кинооператоров всем своим шестисоткилограммовым грузом в буквальном смысле слова легло на плечи не всегда вдосталь сытых бойцов. Довольно быстро ликвидировав консервный провиант, отряд жил охотой. Порой жареный или вяленый кусок антилопы или дикого козла, мясо которых, похоже, состоит из одних мускулов, выдавался на целый день... Конечно, для партизана или бойца регулярной армии вооружение и боеприпасы — привычный груз. С ними он не расстанется, как бы ни был этот груз тяжел. Но здесь, в Анголе, в каждом вещмешке есть еще одна такая же привычная для каждого бойца вещь: букварь. Зачитанный до дыр, отпечатанный с помощью ротатора на грубой темной бумаге, он для каждого вчерашнего крестьянина стал символом завтра. О чем букварь? Конечно, о нашей Земле, о временах года на ней, о том, что есть разные страны и разные люди. Правда, есть в этом букваре бойца и свои отличия, но о них, — позже. Пока же я хочу сказать, что наиболее способные бойцы, к тому же геройски проявившие себя в боях, как правило, направляются на учебу в так называемые центры революционного обучения, готовящие своего рода партизанских политработников. К исходу пятых суток мы достигли одного из таких центров, расположенного на территории большой партизанской базы. Когда отгремел барабан охотника Саюки, когда стих многоголосный хор жителей местной деревни, приветствовавших отряд, к нам подошел невысокий, худощавый, с черной бородкой человек, одетый во все зеленое и с автоматом Калашникова через плечо. Под сдвинутым набекрень зеленым беретом улыбались карие глаза. Они улыбались так, словно их владелец знал какую-то тайну, которой ему не терпелось поделиться с нами. Он приветствовал нас по-ротфронтовски поднятой правой рукой. Но вместо традиционного «А витториа э серта!» («Победа неизбежна!») произнес по-русски: — Добро пожаловать, товарищи! Как самочувствие, устали, наверное, с непривычки? А? После того как неделю назад командир нашего отряда камара-да Дезабу, впервые увидев нас сидящими по горло в реке, сказал нам по-русски: «С легким паром, товарищи!» — мы уже почти ничему не удивлялись. Многие из бойцов, те, что учились у нас военному делу, неплохо говорили по-русски. Но бородач в зеленом, как оказалось, владел им блестяще: — Камарада Мона, директор центра революционного обучения, — представился он. И уже вечером того же дня, обходя с Моной все его хлопотливое хозяйство, мы узнали историю его жизни. — Когда разгромили восстание в Луанде, я бежал-на судне в португальский анклав Кабинда, а оттуда верные люди помогли перейти границу Конго (Киншаса), где сразу же я присоединился к патриотам МП/1А. Помню, в те дни, воспользовавшись представившейся оказией, я отправил письмо родителям, в котором в нескольких словах разъяснил им свою будущую жизнь: вернусь в Луанду, только свободную от салаза-ровцев. В ответ получил от отца лишь одну строчку: «Чего тебе не хватало?» Тогда-то я окончательно понял: разные мы с ним люди. С тех пор вот уже десятый год я ношу другое, партизанское имя — Мона. В переводе оно означает «сын», сын Анголы. Конечно, больше всего я хотел сражаться с оружием в руках, но руководство МПЛА решило по-иному и направило меня в 1963 году на учебу в Советский Союз, в Новокаховский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства, что в Херсонской области. Будущей, свободной Анголе, стране аграрной, понадобятся твои знания, сказали' мне. Но все же, получив диплом техника, я еще год обучался в вашей стране военному делу. Сегодня у нас пока нужней военные специальности, чем гражданские. Так что диплому придется подождать. Никогда не забуду годы, что я провел в Советском Союзе. До сих пор отлично помню моих преподавателей, товарищей по группе... да и своих коллег по студенческой футбольной команде тоже, конечно, не забываю... Честно говоря, я и сейчас иной раз не прочь погонять мяч — может, еще вспомнил бы какой-нибудь финт Стрельцова, мне он очень 42 нравился. Да вот беда, португальцы все не дают. Хотя, с другой стороны, — тут наш Мона еще раз улыбнулся и подмигнул, — у нас ведь не только одни бои да дальние переходы. Пойдемте-ка, я вам кое-что покажу. Это «кое-что» оказалось шко-лой-интернатом для сорока галдящих сорванцов. Мы попали на занятия, которые проходили в классе, где грифельную доску заменяла высушенная шкура коровы, натянутая между деревьев. Одна сторона «доски» вымазана сажей, и на ней партизанский учитель Браганса, который для ребятишек по совместительству является и портным и сапожником, куском известки выводил гордые слова: «А витториа э серта!» — Ну и как ребята учатся, Мона? — спросили мы. — Сегодня, кажется, неплохо... — Что значит «сегодня»? — не поняли мы. — А вот посмотрите на того паренька, у которого на пилотке октябрятская звездочка. Ему только двенадцать, а он уже шесть раз удирал из школы к партизанам. Но сегодня и он на месте. Так что сегодня учеба идет нормально... На другой день мы побывали и на уроке самого Моны. Класс — столы и скамейки под навесами, крытыми тростниковыми матами. Рядом с учительским столом стол для разборки оружия. Сам учитель — непривычно для нас серьезный, даже строгий, настоящий коменданте Мона. Над самодельными столами склонились десятки курчавых крестьянских голов, медленно шевелились губы. Листая свои азбуки, бойцы складывали в слова не мирные понятия: «дом», «корова», «трава», а другие, те, что уже сегодня нужны в борьбе: «Колониализм — враг народа». «Свобода — это когда народ правит страной». «Враг силен потому, чтоп ему помогает империализм». «У нас миллионы друзей». «Народ победит!» При нас принимали в партизанский отряд группу молодых бойцов, вчерашних крестьян. И хотя событие это по нынешним временам рядовое, в лагере собралась вся деревня. Несколько десятков мужчин, женщин с грудными ребятишками на руках. В центре круга — вся родня вступающих в отряд. Глава рода — дед Сакуун-да — в фетровой с поломанными полями шляпе, в рубашке |
