Вокруг света 1971-09, страница 49

Там имелся телеграф, и Норденшёльд смог известить весь мир о том, что Северо-Восточный проход наконец побежден.

— Я был тогда ребенком, — отозвался я, — но помню, как прочел в «Эстерсундспостен» о возвращении «Веги».

— Вам двадцать шесть.

— Через несколько месяцев исполнится двадцать семь.

— А мне сорок два. Норденшёльду было сорок пять, когда «Вега» подняла якорь.

Он улыбнулся в третий раз за день, подозвал жестом официанта, попросил убрать чашки и коньячные рюмки и заказал бутылку портвейна.

— Обожаю портвейн, — сказал он и повернулся ко мне, все еще улыбаясь.

Вдруг я заметил странную особенность его взгляда. Его зрачки дрожали, бегали из стороны в сторону, часто-часто мелькая. Раньше я этого не видел, даже в его конторе, хотя мы там сидели друг против друга.

Эти бегающие глаза озадачили меня, и Андре так поспешно отвернулся, что я понял: он заметил мое смятение.

— В Токио Норденшёльда принял сам микадо Муцухито, — продолжал Андре. — Обратный путь длился полгода и стал самым долгим в мире триумфальным шествием. Впервые один корабль обогнул весь Евразийский континент.

— Может быть, наш шар долетит до Японии, — сказал я.

— Вероятность очень мала, — ответил Андре.

На его лице промелькнула улыбка.

— Мой дорогой Френкель, — сказал он, — вы уже говорите «наш шар». Очевидно, вы тоже не прочь войти вечером в гавань Стокгольма, и чтобы вас приветствовали сотни тысяч ликующих людей, сверкали фейерверки, гремели пушки — верно? Можете не отвечать. Такие мечты только естественны для молодых людей. Они не противопоказаны и пожилым. Если перелет удастся, участников экспедиции Андре, возможно, будут приветствовать еще горячее, чем людей «Веги».

Я кивнул.

— А почему? — Он поднял рюмку с портвейном.

— Потому что они покорят Северный полюс, — ответил я.

— Послушайте меня. Они будут величайшими героями нашего времени не только потому, что прошли над Северным полюсом, но и потому, что осуществили невыполнимое. Я говорю достаточно понятно?

— Пожалуй, — сказал я.

— Вам дается два дня. За это время проду»май-те все.

II очь, день, потом еще ночь и, наконец, еще поч-■■ ти целый день.

Я ходил, прихрамывая, по улицам Стокгольма.

Я плохо спал. Лежал в постели при зажженной лампе. Потолок был белый. Из четырех углов к середине тянулась сеть черных трещин, смахивающих на паутину. В углах они были четкие, широкие, словно начерченные тушью, но дальше заметно сужались, разветвлялись и совсем пропадали, так и не встретившись в центре потолка.

Я еще раз перечел книгу Нансена о его лыжном переходе через материковый лед Гренландии, этот замечательный рассказ о том, как осуществить невыполнимое.

Гренландская экспедиция Нансена с самого начала была обречена на неудачу. Упрямое безрассудство, безумная затея, ее автор совершенно не представлял себе истинного лица страшного края льдов и стужи, который он вздумал пересечь.

Гренландия, несмотря на путешествия Пири и Норденшёльда, оставалась до Нансена страной неведомого.

И выходит, в его неведении не было ничего особенного. Кто может знать что-либо по-настоящему о неизученном крае?

Отсутствие знания было исходной предпосылкой экспедиции.

Кто станет рисковать жизнью для исследования уже исследованных материков?

Нансен осуществил невыполнимое, совершил то, что считалось обреченным на провал.

Сходство между Нансеном и Андре было очевидным.

Андре считал исследование полярных областей естественной задачей для шведов.

«Норвежцы, — писал Нансен в своем письме норвежскому правительству девятью годами раньше, — не снарядили еще ни одной арктической экспедиции. И это несмотря на то, что норвежцы, без сомнения, лучше всех годятся для полярных исследований, обладают наибольшими предпосылками к тому, чтобы выносить арктический климат».

Нансен находился в том же положении, что после него Андре. Он мог выбирать себе спутников среди многих охотников.

Всегда есть люди, готовые взяться за то, что кажется невозможным, неосуществимым.

Сорок кандидатов. Нансен рассказывает об этом наверху двенадцатой страницы своей книги; цифру «двенадцать» легко запомнить. И не только норвежцы, а и датчане, голландцы, англичане, французы.

Он не упоминает о том, что был и один шведский кандидат.

Может быть, письмо не дошло, может быть, он посчитал меня настолько молодым, что даже не захотел отвечать. Мне было всего семнадцать лет.

Пусть лед, пусть снег, но, что ни говори, гренландская экспедиция Нансена была сухопутным путешествием. Правда, большая часть маршрута пролегала на высоте двух тысяч с лишним метров, при максимуме в две тысячи семьсот метров.

Воздушная экспедиция Андре представлялась мне спокойным путешествием на высоте двухсот пятидесяти метров над уровнем моря.

Зачем? Во имя чего совершать долгие и бессмысленные странствия через мертвое белое арктическое безлюдье? Что ищет человек в ледяной пустыне, где человеку невозможно жить? А Северный полюс? Что такое Северный полюс? Эта белая точка на белой плоскости? Есть вопросы, которые хочется назвать сугубо женскими. Страх пустоты, природа не терпит пустоты... Отвращение к пустоте, ненависть к неведомому и неисследованному — не типично ли это для мужчины?

Я был инженер, человек техники. Мои познания в латыни остались на уровне гимназии. Natura ab-horret vacuum — кажется, это слова старика Аристотеля? Хотя он говорил по-гречески?

Проснуться зимним утром в детстве, проснуться зимним утром и увидеть на лугах и полях свежий, нетронутый снег. Одеваешься, выбегаешь, торопишься первым пройти по земле, ставшей вдруг девственно чистой.

Разумеется, радость от мысли, что ты первым ступил на Северный полюс, еще не веский повод.

46