Вокруг света 1972-02, страница 35

Днем их не отличить — оживление на улицах этих кварталов одинаково, но зато ночью... Ночью улицы Пото-Пото и соседних кварталов не засыпают: светятся вывески кабачков, надрываются динамики проигрывателей и магнитофонов, приплясывают прямо на тротуарах мальчишки —. продавцы сигарет и жевательной резинки. В Баконго с девяти вечера — тишина, ни огонька в окнах глиняных домишек, пустынные улйцы. На мои вопросы жители Пото-Пото обычно пренебрежительно махали рукой: «Да ну, это же баконго и балари, скучные люди — ни потанцевать, ни повеселиться, сидят по домам...» Жители квартала Баконго осуждающе качали головой: «Легкомысленный народ эти батеке и мбоши, ах легкомысленный...» И если вы поедете по одной из двух дорог, что ведут из Браззавиля, на север, через Пото-Пото, то вы попадете в края батеке и мбоши. А если поедете на запад — через Баконго, — то попадете в края баконго и балари. Так племенной строй определяет в Африке даже планы городов.

Эта отчужденность отчетлива только в африканских кварталах. Например, в той же Киншасе в центре города — в официальных учреждениях, в конторах, в фешенебельных домах высокопоставленных чиновников — выпускников европейских университетов — создается впечатление, что какой-то процесс слияния народностей страны в единую нацию уже начался. Ув.ы, впечатление это обманчиво. Стоит хоть чуть отойти в разговоре от официальной темы, как тотчас проступает все та же мозаичность страны...

Всегда немножко неожиданно и странно попасть в центре Африки, за экватором, в самое обыкновенное «присутственное место» гоголевских времен: с кислым запахом чернил, который не может заглушить даже аромат цветов под окнами, с потеками канцелярского клея и сургуча на обшарпанных столах, с кипами замусоленных бумаг на полках, с какими-то полусонными служащими, не обращающими внимания на посетителей.

Заведующий канцелярией — модный костюм «президент», отличный французский язык, дружелюбная улыбка — внимательно выслушивает просьбу. О, разумеется, никаких проблем, все можно будет сделать. Небрежно нажимает кнопку; через минуту в дверь робко стучат — на пороге один из канцеляристов с вопрошающим выражением лица: «Патрон?» Отдается распоряжение, служащий исчезает, и, пока готовят необходимые бумаги, заведующий развлекает гостя беседой. Сюжет ее успел уже стать дежурным: «Страна многого добилась за последние годы — о, если бы вы могли видеть, что здесь творилось каких-нибудь пять лет назад — голод, бандитизм, хаос... А сегодня Конго неузнаваемо переменилось... Вы еще не были на нашей национальной ярмарке? Как можно! Обязательно сходите — там представлено все Конго...»

Заведующий посматривает на часы. Беседа затянулась, а бумаг все нет.

— Извините, — вздыхает он. — Мне, видимо, все-таки придется заняться самому вашими делами, хотя это совсем несложно — подготовить несколько справок. Впрочем, я это предвидел... Что поделаешь... Эти баконго... Знаете ли, у них ведь нет никакого представления о четкой работе.

И тут я невольно задаю бестактный вопрос:

— Простите, разве вы не... уроженец здешних мест?

Он снисходительно улыбается и, снова усаживаясь в кресло, словоохотливо объясняет:

— Что вы! Я мулуба — уроженец Касаи. Остался здесь после окончания административной школы и вот... никак не могу справиться с ними, — он выразительно кивает в сторону закрытой двери. — Кстати, вы незнакомы с министром Н.? Он тоже родом из моих мест. Его деревня расположена в десяти километрах от моей, мы двоюродные братья... Ну не совсем братья по вашим стандартам, но кровные родственники... Его мать приходится теткой матери моего отца...

Когда мы, члены Ассоциации иностранной прессы в Демократической Республике Конго, — так громко именовали себя пять журналистов из пяти телеграфных агентств — собирались вместе, то в начале, в середине или в конце общей беседы кто-нибудь обязательно произносил таинственно: «Через неделю — реорганизация правительства. Точно.

Н. уйдет, а на его место поставят X. из министерства государственных служащих. А У. назначат на пост министра внутренних дел...» Остальные немедленно принимались обсуждать эти слухи, кто-то их подтверждал, другой рпровергал, третий дополнял, но интерес к ним был огромный. Не потому, что новый состав мог означать сколько-нибудь значительное изменение внутриполитического курса страны, или ее экономической политики, или внешнеполитических отношений. Нет, главное было в ином: он давал заинтересованным наблюдателям превосходную возможность судить о делах в провинциях.

«Так-так... — бормотали мы позднее, склонившись с карандашами в руках над опубликованным списком правительства. — Н. все-таки назначили... Ага, и X. тоже! Но ведь оба они балуба... Значит, дела в Катанге действительно плохи. А В. попал в государственные секретари. Это понижение. Ну этого баконго не потерпят... Да еще после смерти Каса-вубу. Но почему же все-таки А. убрали? Неужели бангала удовольствуются одним постом заместителя министра? Впрочем, нет, В. приходится племянником вождю К., а он, говорят, ближайший советник президента...»

Точно такие же сцены происходили одновременно в четырех десятках посольств, в правлениях банков, иностранных компаний. Наблюдатели анализировали внутреннее положение в стране.

Четвертого июня 1967 года в Конго (Киншаса) проводился референдум, который должен был решить вопрос о новой конституции страны, закреплявшей за президентом единоличную власть. Город странно опустел. Раскаленный воздух искажал перспективу вымерших улиц. Ждали эксцессов. Но все было спокойно. Объехав три-четыре участка для голосования, я возвращался в центр города. Всюду была одна и та же картина: люди, рассевшиеся в тени вдоль стен домов, терпеливо дожидаются своей очереди; медлительные и многочисленные чиновники раздают зеленые и красные бюллетени — зеленые — «да», красные — «нет»; тут же бесцельно слоняются полицейские. Короче, все было известно заранее.

Когда я уже подъезжал к телеграфу, сзади оглушительно заклаксонили. Меня догоняли знакомые — корреспондент агентства Рейтер и бельгиец от газеты «Суар»: «Поезжайте за нами! В коммуне Нджили все голосуют против! Будет заварушка!»

Минут через пятнадцать, бросив машины в тени акации, мы торопливо шагали к зданию школы, в которой проходило голосование. Двор кишел угрюмыми солдатами. Голосующие были выстроены в несколько очередей. На их лицах застыло стоическое выражение страстотерпцев, страдающих за правду. Ни один не собирался голосовать за конституцию. «Это же все сторонники Касавубу, из его племени, — торопливым шепотом объяснял бельгиец, — все баконго, и все из его краев... Они не могут простить президенту смещение Касавубу...»

Мужчины молчали. Женщины крикливо переругивались с солдатами. Этим людям, по сути дела, были безразличны конституция, ее главы, параграфы, пункты. Конституция исходила от Мобуту, соперником которого был когда-то Касавубу. Этого было достаточно, чтобы голосовать против.

Сержант, командовавший солдатами, подойдя к нам, раздраженно спросил: «Кто такие? Что вам здесь нужно? Журналисты... Идите обратно, я вас не пущу. Какие там еще разрешения! Это меня не касается. А что мне ваша администрация! Она

3 «Вокруг света» № 2

зз